я, давясь от смеха, ответила:
– Давайте считать, что вы мне ничего не заказывали. Без обид…
В моей собственной газете тоже хватало сложностей. В предвкушении победы 
Плющенко, которую вся страна ждала больше, чем любую другую, даже крохотная 
информация с упоминанием имени фигуриста встречалась на ура. Никакие объяснения,
 что до выступления мне не хотелось бы лишний раз дергать спортсмена или 
тренера вопросами, в расчет не принимались. Масла в огонь невольно подлил один 
из членов российской делегации Саша Ратнер. Накануне приезда Плющенко в Турин 
(уже было известно, что фигурист намерен поселиться не в олимпийской деревне) 
он зашел в офис «Спорт-Экспресса» в главном пресс-центре, крутя на пальце 
связку ключей. На вопрос: «Ты куда собрался?» Ратнер ответил:
– Да вот, нужно квартиру проверить, убедиться, что она готова к заселению. 
Послезавтра ночью Плющенко в аэропорту встречаем…
– А посмотреть на квартиру можно? – осторожно поинтересовался шеф нашей 
олимпийской бригады Лев Россошик.
– Да ради бога…
На следующий день в «СЭ» появился репортаж. Поняв, что отвертеться от задания, 
сильно, на мой взгляд, отдававшего желтизной, не получится, я постаралась 
сделать все возможное, чтобы по крайней мере заранее дать максимально 
приближенную к действительности картинку, если газета (в чем я не сомневалась) 
попадется Мишину на глаза. Описание вряд ли могло порадовать тренера:


На первый взгляд квартира весьма удобна. Две спальни с двумя узенькими 
кроватками в каждой из комнат, небольшая столовая, примыкающая к крошечной 
кухоньке, малюсенький санузел, ванная, стиральная машина. Все старенькое, чтобы 
не сказать допотопное, но аккуратно и с любовью вычищенное. До входа на каток – 
минут семь-десять неторопливого шага по относительно тихой улице. Из неудобств 
– отсутствие внутреннего двора (в домах более современной постройки считается 
дурным тоном, если дверь в подъезд расположена в непосредственной близи от 
проезжей части). Окна спален и один из двух балконов тоже выходят прямо на 
дорогу, так что лишний раз окно не откроешь. Слишком шумно и пыльно – третий 
этаж. И почти прямо под балконом – бензоколонка. Есть, правда, еще один балкон 
– втрое большего размера, но он уже занят необычным жильцом – голубем весьма 
несчастного вида. Сетка, затягивающая открытое пространство балкона от пола до 
потолка, и надпись «Птичку не трогать» ясно дают понять: голубь является 
неотъемлемой частью квартиры. Непонятно, правда, кто будет кормить птицу во 
время Игр…

Расчет оправдал себя. В день выхода газеты я появилась на катке, и почти сразу 
меня подозвала к себе российская судья Марина Саная. «Мишин», – одними губами 
прошептала она, протягивая телефонную трубку.
– Там что, на самом деле все так плохо? – с места в карьер поинтересовался 
тренер.
– Жить можно. В остальном – все, как я написала. Не уверена, что спать будет 
удобно – слишком старые кровати.
– А что за птица?
– А черт ее знает. Страшненькая. В корзинке сидит.
– М-да… В любом случае спасибо. Очень полезная информация. Мы прилетаем в Турин 
поздним рейсом, поэтому мне точно нужно знать заранее: сколько человек может 
реально разместиться в этой квартире, если одну из комнат мы полностью отдадим 
в распоряжение Евгения. Не хотелось бы, приехав среди ночи, обнаружить, что 
кому-то негде спать. Будем думать…
Наутро Ратнер сообщил: Плющенко и Мишин уже в Турине. Поселились в олимпийской 
деревне.
* * *
Выиграет или проиграет? С каждым днем пресс-центр лихорадило все больше. 
Информацию о Плющенко собирали по крупицам из всех доступных источников, и 
каждый трактовал ее, как хотел. Было чувство, что за именем фигуриста 
журналисты давно перестали видеть живого человека. Видели только ньюсмейкера, 
фигура которого стопроцентно обеспечивает спрос изданиям и перекормить которым 
публику невозможно, сколько ни пиши. Стоило Плющенко подхватить какое-то 
желудочное заболевание и пропустить одну из официальных тренировок, тут же 
понеслась очередная волна слухов: «Фаворит занервничал. И не отравление это 
вовсе. А медвежья болезнь».
Мне было отчаянно его жалко. Довольно давно – еще начиная с самой первой своей 
«журналистской» Олимпиады – я успела понять, что Игры напрочь глушат во мне 
журналиста со всеми вытекающими из этой профессии обязанностями: необходимостью 
любой ценой добывать информацию, корпоративной солидарностью и так далее. 
Остается лишь мощный всплеск прежних спортивных ощущений, главное из которых – 
всепоглощающее сопереживание тому, кто идет на старт. Для Плющенко и Мишина 
поражение было бы равнозначно смерти. Особенно для Евгения. Во время летнего 
визита в Питер я познакомилась с его мамой Татьяной Васильевной. Наша не очень 
продолжительная – пока сам Плющенко тренировался на льду – беседа раскрыла для 
меня фигуриста гораздо больше, чем все когда-либо читанные его интервью. За 
очень простыми словами по кусочкам складывалась картинка очень непростой жизни. 
Где было все: вставшая перед 11-летним провинциальным мальчишкой необходимость 
выживать в чужом городе и среди чужих людей, беспросветная нищета, одиночество… 
И всепоглощающее желание вырваться из всего этого в другую жизнь. Стать самым 
лучшим и самым знаменитым. Олимпийским чемпионом.