Ради осуществления этой цели Евгений был готов работать до кровавого пота. А 
после того как проиграл Ягудину в Солт-Лейк-Сити, цель стала манией, затмившей 
все остальное.
В Турине Плющенко был обязан выиграть. Никакой другой фигурист в мире не 
заслуживал этого в большей степени. Он однозначно был сильнейшим. Но именно это 
и внушало опасения. Слишком часто на моих глазах фаворит проигрывал главный 
старт своей жизни. Олимпиада в этом отношении – самое непредсказуемое и, может 
быть, самое подлое с точки зрения спортивной справедливости соревнование на 
земле, порой возносящее до небес неизвестно кого и убивающее великих. Где 
побеждает, как правило, не тот, кто сильнее (равнозначно сильных соперников в 
олимпийском финале может быть десяток), а тот, кто лучше других способен 
справиться с самим собой.
Игры в Турине были, пожалуй, первым турниром, где я не только не осуждала 
стремление Мишина полностью изолироваться и изолировать ученика от каких-либо 
контактов с посторонними и прежде всего – прессой, но в глубине души всячески 
его поддерживала. Нужно было любой ценой сберечь нервы фигуриста до старта.
В репортаже с короткой программы, который складывался на голых эмоциях прямо в 
ходе проката, поскольку материал был последним и должен был быть отправлен в 
редакцию минута в минуту, я тогда написала:


Когда человек выходит на старт с побелевшими от внутреннего напряжения глазами, 
это ничуть не менее страшно, чем разорванные мышцы. Местами Плющенко не попадал 
в музыку, но, черт возьми, какая разница, попадал он в нее или нет? Он сделал 
все. То, что в его положении вряд ли сумел бы сделать любой другой спортсмен.


То же самое я могла бы повторить и после финала.
Когда соревнования были наконец завершены, нервов хватило только на то, чтобы 
выдохнуть: «Выиграл. Слава богу…»
Микст-зона была переполнена до такой степени, что волонтеры опасливо косились 
на пластиковые щиты заграждений, отделяющих коридор для спортсменов от 
представителей прессы. Появились проигравшие – Брайан Жубер и американец Джонни 
Вейр, заметно расстроенные тем, что не сумели попасть в тройку. Затем призеры – 
Стефан Ламбьель и канадец Джеффри Баттл. Не было только Плющенко. Сначала его 
прямо у льда задержала одна телекомпания, потом – другая… Потом из-за кулис 
появилась русскоговорящая девушка-волонтер:
– Я сказала Евгению, что его ждут в микст-зоне русские журналисты. Он не 
захотел выходить. Сказал, что придет прямо на пресс-конференцию.

Дальнейшее проистекало в привычном ключе. На пресс-конференции, которой 
предстояло стать заключительным протокольным мероприятием дня, Плющенко 
штампованно ответил на несколько вопросов и тут же покинул зал, сославшись на 
необходимость торопиться на допинг-контроль. У выхода с катка чемпиона и его 
тренера уже ждала машина, которая должна была ненадолго завезти триумфаторов в 
«Русский дом»,
[5]
а затем – в аэропорт. Еще до финала было известно, что родные Плющенко 
настаивают на его возвращении в Санкт-Петербург сразу после окончания мужского 
турнира и что фигурист действительно намерен вылететь в Россию первым же рейсом.
 Собственно, поэтому недоумению коллег, как и моему собственному, не было 
предела. Как могут хотя бы тренер и агент не понимать, что именно сейчас, когда 
десятки людей из всех без исключения изданий страны и новостных агентств жаждут 
общения с чемпионом и готовы трубить о героической победе на весь мир, нужно 
использовать ситуацию на всю катушку? А кроме этого, должно же быть хотя бы 
элементарное уважение к людям, делающим свою работу и выполнившим, что 
немаловажно, свою часть джентльменского соглашения: не беспокоить Плющенко 
просьбами об интервью до старта?

Однако это были только ягодки. Наутро в пресс-центре появился специальный 
выпуск «Коммерсанта», где была опубликована сделанная в «Русском доме» статья 
Андрея Колесникова, в которой свежеиспеченный олимпийский чемпион представал 
крайне недалеким персонажем, а его тренер, рассуждая об олимпийских победах в 
целом, походя глубоко оскорбил чемпиона Игр-1976 американца Скотта Хэмилтона. 
Самым ужасным и не укладывающимся ни в какие этические рамки было то, что 
оскорбительный комментарий был связан с тяжелым заболеванием, которое перенес 
Хэмилтон, – раком яичек.
Оставшиеся в Турине тренеры и спортсмены, которым газета попалась на глаза, 
пребывали в шоке. «Зачем? Мало того, что американец относится к числу наиболее 
уважаемых в фигурном катании личностей. Так ведь помимо этого ему принадлежит 
самый престижный и самый денежный в мире профессиональный коллектив „Stars on 
Ice“. Неужели неясно, что после таких высказываний путь Плющенко-фигуриста на 
американский рынок может оказаться закрытым навсегда?»
Сильнее всех переживал оставшийся в Турине Закарян. Когда день спустя мы 
встретились на каком-то из олимпийских мероприятий, он был готов рвать на себе 
волосы и даже не говорил, а стонал:
– Боже мой, несколько лет моей работы – псу под хвост! Ну зачем? Зачем он это 
написал?
– Резоннее спросить, зачем Мишин это сказал, – пожала плечами я. – С одной 
стороны, прекрасно понимаю, как именно это могло произойти. Дикое напряжение,