американском Логане. Болельщики ведь тоже переживают, интересуются, как у вас 
дела. Расскажите хотя бы тезисно, насколько тяжело было менять постановку, да и 
почему, собственно, вы пошли на это?
– Изначально хотели сделать что-то необычное. Но когда программа была готова – 
и действительно получилась не похожей ни на какую другую, – ее не поняли и не 
приняли. Жаль. Фигурное катание рано или поздно придет к этому. Мы с Плющенко 
просто опередили время. Но поскольку кататься нужно сейчас, решили сделать 
что-нибудь более простое для восприятия. Жене это даже облегчает задачу – 
отнимает не так много эмоциональных сил.
Расставались мы почти что друзьями.
– Приходите через пару дней на тренировку. Увидите нечто о-очень интересное, 
обещаю, – интригующе сказал тренер. Правда, напоследок не удержался от 
завуалированной шпильки в адрес ягудинского лагеря: – Понимаете, есть два 
разных подхода к фигурному катанию. Один состоит в том, чтобы максимально 
качественно выполнить предписанные элементы. Соответственно и выигрывать должен 
тот, кто лучше прыгает каскад, быстрее и в более сложных позах вращается, 
делает более сложные шаги. Только такой путь двигает фигурное катание вперед. 
Хотя можно идти другим путем: работать на зрителя. Производить впечатление 
движениями рук, эмоциями. Только путь этот – тупиковый. Мысль ясна?
– Ясен даже подтекст, – улыбнулась я.
Трехкратный олимпийский чемпион по греко-римской борьбе Александр Карелин 
сказал однажды весьма точную вещь: «Спорт – это не что иное, как узаконенное, 
морально оправданное проявление высшей степени эгоизма. Когда спортсмен выходит 
на старт, его совершенно не волнует, что кто-то еще хочет стать первым». В 
олимпийской борьбе Мишина и Тарасовой каждый был по-своему прав. И каждый так 
или иначе руководствовался тем, что для достижения цели хороши все средства.
На стороне Мишина был колоссальный козырь: поддержка Федерации фигурного 
катания, а значит и российских судей. Это было очевидно на всех без исключения 
турнирах, где два российских фигуриста соревновались друг против друга: сколь 
бы равной ни была борьба, российский арбитр неизменно отдавал свой голос в 
пользу Плющенко. Но козыри имелись и у Тарасовой. Олимпийские программы Ягудина 
оказались стопроцентным попаданием в «десятку». А вот новая произвольная 
программа Плющенко получилась неудачной. Окончательно очевидно это стало на 
финальном этапе серии «Гран-при» в канадском Китченере. Евгений проиграл, и 
композицию было решено заменить. С одной стороны, это создало интригу и, как 
следствие, вызвало дополнительный всплеск журналистского интереса. С другой, 
лишило Плющенко возможности поехать на чемпионат Европы в Лозанну – самые 
последние соревнования перед Олимпийскими играми.
Отчаянно смелая и крайне рискованная задумка Мишина и Плющенко, безусловно, 
заслуживала уважения. И тем не менее означала признание собственного промаха. 
Журналисты незамедлительно отметили, что если Евгению удастся победить в 
Солт-Лейк-Сити с абсолютно новой, нигде до этого не обкатанной композицией, то 
это будет первым таким случаем в истории. Не потому, что никто не рисковал 
менять программы за считанные недели до Олимпийских игр. Пробовали. Те же 
Торвилл и Дин – перед Олимпийскими играми в Лиллехаммере. Но никогда эти замены 
не приносили желаемого результата.
Тарасова к тому же сделала весьма нетривиальный, сильно всколыхнувший 
общественность шаг. Пригласила в бригаду хорошо известного в спортивных кругах 
психолога Рудольфа Загайнова. В самом факте такого обращения не было ничего 
нового. С психологами в разное время сотрудничали многие известные спортсмены. 
Однако личность Загайнова была в каком-то смысле одиозной. Каждый раз, когда в 
том или ином разговоре упоминалось его имя, кто-нибудь непременно вспоминал: 
«Тот самый маг, который сумел загипнотизировать Анатолия Карпова».
Психолог действительно много работал в шахматах. Сначала – против Карпова 
(помогал его тогдашнему сопернику Виктору Корчному), затем – на стороне Карпова 
против Гарри Каспарова. О первом периоде своей работы он написал в конце 1980-х 
книжку «Поражение». Те мемуары стали поводом для нашего знакомства. Любой 
литературный труд до его публикации было принято отдавать на рецензию. В 
качестве рецензента Загайнов выбрал моего отца, работавшего в то время 
директором Научно-исследовательского института физкультуры. А тот, сославшись 
на занятость, перепоручил рукопись мне.
Личное знакомство состоялось чуть позже. Тогда Загайнов бросил:
– Жаль, что нам с вами не довелось поработать, когда вы были спортсменкой. Я бы 
мог сильно помочь.
На фразу маститого специалиста я самоуверенно хихикнула:
– Если бы мне был нужен психолог, я вряд ли сумела бы стать олимпийской 
чемпионкой.
Новость, что с Загайновым стала работать Тарасова, удивила настолько, что я 
даже растерялась. По моим представлениям, такой мощный тренер, как она, меньше 
всего нуждается в психотерапевтических услугах. Впрочем, Тарасова развеяла 
недоумение быстро:
– Мне не нужен психолог. Но я не могу во время соревнований войти в мужскую 
раздевалку. А значит не могу исключить ситуацию, в которой моему спортсмену 
могут перед стартом наговорить гадостей, вывести его из равновесия. Поэтому я и 
пригласила Загайнова. Он сам кому хочешь что угодно сказать может. К тому же 
Ягудин – такой спортсмен, которого нужно постоянно держать под контролем. Я и 
так провожу с ним очень много времени. От этого он слишком устает. Мы с 
хореографом Николаем Морозовым и Загайновым очень четко продумываем график 
каждого дня. Строим работу так, чтобы заниматься Ягудиным попеременно. Ну а все 
разговоры о том, что Загайнов способен загипнотизировать любого… Пусть говорят.