Тогдашнее не совсем адекватное состояние тренера на самом деле было легко 
объяснимо. В Ягудина, а не в Плющенко Мишин на протяжении многих лет вкладывал 
всю душу в стремлении создать фигуриста двадцать первого века. Его технику 
вычищал и оттачивал до самозабвения. Коллега Мишина Валентин Николаев как-то 
заметил по этому поводу:
– Когда Ягудин ушел, Плющенко всего лишь оказался на подхвате. Мишин его 
вдогонку собирал, перескакивая через ступеньки, – это видно. Но выхода другого 
не имел. Потому что замена нужна была стремительно. Самолюбие не позволяло, 
потеряв спортсмена, оказаться внизу.
Состояние реванша оказалось, впрочем, недолгим. Чемпионат мира в Ницце Плющенко 
проиграл психологически. Вышел на лед после того, как Ягудин блестяще справился 
с каскадом из четверного и тройного прыжков, затем с четверным в отдельности. И 
сам не справился с нервами. Свидетельством тому – банальная «бабочка» вместо 
первого четверного прыжка, судорожный заход на вторую попытку, падение, потом – 
еще одно. Последним ударом стали оценки судей. Словно мстя за неоправдавшиеся 
ожидания, арбитры вышвырнули Евгения за пределы призовой тройки.
На Мишина было страшно смотреть. Совершенно багровый, он даже не стоял, а 
обессиленно висел на бортике. Когда все кончилось, ушел на негнущихся ногах, 
глядя в пространство остановившимися от горя глазами.
Следующий сезон Плющенко выиграл вчистую. Победил на чемпионате Европы в 
Братиславе, затем – на мировом первенстве в Ванкувере. И вновь амбиции тренера 
взлетели до заоблачных высот. Все его поведение говорило о том, что иных 
претендентов на будущее олимпийское золото, кроме своего ученика, он уже не 
рассматривает в принципе.
В том сезоне Евгений действительно был необычайно хорош. Он заметно повзрослел, 
исчезла угловатость в движениях. На редкость удачными оказались постановки, 
костюмы. Все происходящее в Ванкувере и в самом деле заставляло задуматься о 
том, что в фигурном катании отныне – один король. И зовут его Евгений Плющенко.
Кто бы мог предположить, что не пройдет и года, как светлую полосу в жизни 
фигуриста сменит непроглядно черная?
Первой откровенной неудачей стала новая произвольная программа, с которой 
Плющенко должен был одержать свою главную олимпийскую победу в Солт-Лейк-Сити. 
Однако на этапах «Гран-при» композицию приняли крайне сдержанно. И тренер с 
учеником решились на аварийный шаг – замену программы за считанные недели до 
Олимпийских игр. Плющенко не приехал на чемпионат Европы в Лозанну, сославшись 
на травму, но не было никого, кто бы не знал, что в это самое время он вовсе не 
лечится. А спешно делает новую постановку – «Кармен».
* * *
Олимпиаду Плющенко проиграл. Задним числом легко быть мудрым в выводах, но чем 
дальше в прошлое отодвигались эти Игры – счастливые для одного выдающегося 
фигуриста и совершенно траурные для другого, – тем четче понималось: Плющенко 
не мог их выиграть. Психологический груз, который свалился в Солт-Лейк-Сити на 
19-летнего Евгения, был бы не под силу и более опытному в спорте человеку. Цель 
выиграть во что бы то ни стало загнала его в тупик, не оставив ни малейшего 
права на ошибку. Мишин всячески ограждал подопечного от контактов с 
журналистами, однако сам делал промахи на каждом шагу – вел себя как человек, у 
которого золотая олимпийская медаль уже лежит в кармане, и тем самым лишь 
нагнетал обстановку вокруг своего спортсмена. В воздухе ощутимо носилось: «Женя 
не может проиграть. Он обязан выиграть!»
В противостояние двух корифеев тренерского дела и их подопечных в 
Солт-Лейк-Сити были так или иначе вовлечены все русскоязычные журналисты. 
Перевес общественного мнения явно склонялся в сторону Евгения. На протяжении 
всего сезона Ягудину еще не удавалось безошибочно прокатать произвольную ни на 
этапах «Гран-при», ни на отборочном чемпионате России, ни в Лозанне, где 
спортсмен стал чемпионом Европы. Плющенко же оставался в тени и таинственности, 
осев в Питере для того, чтобы поменять программу. А тайна всегда привлекает 
интерес.
Вопрос «Ты за кого болеешь?» звучал на катках и в пресс-центре так часто, что 
вполне мог бы употребляться вместо приветствия. Доходило до того, что 
корреспонденты инструктировали друг друга ни в коем случае не проявлять 
собственных симпатий, разговаривая с тренерами фигуристов. Напротив, убеждать 
каждого, что болеешь лишь за него. Иначе интервью может вообще не получиться.
В один из приездов на тренировочную арену я сама угодила под шквал мишинского 
негодования.
– Я не буду давать вам интервью, – вспылил тренер на безобидную просьбу 
рассказать хотя бы в двух словах о том, как его спортсмен провел последние 
перед Играми недели. Плющенко тогда готовился к соревнованиям в изоляции от 
команды неподалеку от Солт-Лейк-Сити, и его приезда в олимпийскую деревню и 
появления на катке пишущий и снимающий народ ждал с колоссальным нетерпением.
– Могу поинтересоваться почему? – спросила я.
– Не вижу смысла! Стоило Жене поставить произвольную программу, как на нас 
ополчились все. Писали, что его программа – как лоскутное одеяло. И что 
катается он настолько медленно, что впору ставить зонтик посреди площадки и 
ездить вокруг. А уж по телевизору такое говорили…
– Не совсем вас понимаю, – опешила я. – Эти упреки мне следует принять на свой 
счет?
– Лично к вам у меня претензий нет, – умерил пыл Мишин. – Но разговаривать все 
равно не хочу. Да и о чем, когда на носу – главный старт?
– Но поймите меня и вы: Плющенко не выступал в чемпионате Европы, сделал новую 
произвольную программу, тренировался в одиночестве в Санкт-Петербурге, потом в