пристрастие – лишь однажды. А Бабенко неоднократно. И каждый раз – за 
несанкционированные разговоры во время судейства.
Когда материал был написан, оставалось только принести извинения за допущенные 
в первой статье неточности. Что я и сделала без всякого ущерба для собственного 
самолюбия…



Глава 9
Татьяна Тарасова

Одно из первых, почти детских, телевизионных воспоминаний о фигурном катании: 
1975 год. Ирина Моисеева и Андрей Миненков выигрывают чемпионат мира, а у 
бортика катка – строгая, торжественная и монументальная – стоит Татьяна 
Тарасова. Лет тридцать спустя, став журналистом и взявшись как-то подсчитать 
все олимпийские медали выдающегося тренера, я вдруг с удивлением осознала: ей 
тогда не было и тридцати.
Тренеров, неоднократно побеждавших на Олимпиадах, всегда можно было пересчитать 
по пальцам. Фигурное катание – не исключение: Тамара Москвина (четыре золотые 
медали на четырех Играх), Станислав Жук и Елена Чайковская (две на двух). 
Тарасова установила абсолютный рекорд. Две золотые медали, завоеванные в 1998-м 
в Нагано – Ильи Кулика в одиночном катании и Паши Грищук – Евгения Платова в 
танцах, и золото Алексея Ягудина в 2002-м в Солт-Лейк-Сити – довели общий счет 
ее олимпийских побед до семи.
Моисеева и Миненков – первая и, наверное, самая выстраданная пара Тарасовой, – 
олимпийскими чемпионами так и не стали. На Играх в Инсбруке в 1976-м проиграли 
Людмиле Пахомовой и Александру Горшкову, а четыре года спустя в Лейк-Плэсиде 
получили лишь бронзу. Но Тарасова выиграла тогда уже второе золото – с Ириной 
Родниной и Александром Зайцевым: легендарная советская пара перед Играми-1976 
перешла к ней от Жука.
Тарасовские Наталья Бестемьянова и Андрей Букин, появившись на олимпийском льду 
еще четыре года спустя, сразу стали вторыми, а в1988-м – чемпионами. И на той и 
на другой Олимпиадах вплотную за первой нашей парой шла вторая – Марина Климова 
и Сергей Пономаренко. В Альбервилле-1992 Тарасова выводила на лед уже их, 
вернувшись неожиданно для многих в спорт, который покинула (по ее словам – 
насовсем) в 1990-м. И снова – золото.
Большинство олимпийских медалей выплавляются в атмосфере, круто замешенной на 
зависти, ревности и ненависти к тем, кому везет. По отношению к Тарасовой 
концентрация трех составляющих была особой. Начиная с Альбервилля она выводила 
на лед исключительно чужих учеников. За год до тех Игр Климова и Пономаренко 
ушли к ней от Натальи Дубовой. Кулик, которого выпестовал в фигуриста Виктор 
Кудрявцев, оказался у Тарасовой за два года до Нагано, Грищук и Платов – за год 
с небольшим. Так что выражение «загребать жар чужими руками» было, пожалуй, 
наиболее мягким из тех, что сопровождали за глаза известного тренера.
* * *
Конфликт, который произошел между нами в 1990-м и с которого, по сути, началась 
история наших взаимоотношений, я переживала очень болезненно. Тарасова всегда 
была для меня особенной. Мой отец, Сергей Вайцеховский, и отец Татьяны, 
Анатолий Владимирович Тарасов, были в 1970-х почти что легендами в своих видах 
спорта, тренерами от бога и до мозга костей. Прекрасно знали друг друга. Нельзя 
сказать, чтобы дружили (для этого, существуя в столь разных видах спорта, как 
плавание и хоккей, просто не было времени), но, подозреваю, имели гораздо 
больше общего, чем можно было предположить на первый взгляд. Людям такого 
масштаба вообще свойственно схожее отношение ко многим вещам. Спорту, умению 
добиваться цели, преодолевать себя, противостоять внешним обстоятельствам. У 
них, как правило, не остается времени ни на что другое, кроме профессии. Дом, 
жена, дети – все уходит на второй план.
Это, естественно, дико меня обижало. Но гораздо более сильным всегда было 
желание во чтобы то ни стало доказать отцу, что я тоже способна чего-то 
добиться. Хотя бы для того, чтобы перестать быть в глазах окружающих «дочкой 
Вайцеховского».
Много лет спустя по каким-то отрывочным фразам Тарасовой в различных наших 
беседах и интервью я поняла, что она росла точно таким же спортивным ребенком 
со столь же обостренным самолюбием и неистребимым желанием доказать всем и 
прежде всего – отцу, что она не просто «дочка».
Единственный разговор на эту тему у нас случился 23 июня 1995 года. Когда 
Анатолия Владимировича не стало. Этот день стал страшным и абсолютно вырванным 
из реальности. С Ниной Григорьевной Тарасовой, ее старшей дочерью Галей и 
Татьяной мы проплакали тогда несколько часов, и я совершенно не представляла, 
как – на этом пике человеческого горя – сказать им, что мне нужны фотографии 
для газеты. Нужны сейчас, потому что завтра материал должен стоять на полосе. 
Татьяна словно почувствовала это. Молча достала какую-то папку, выбрала снимок, 
на котором совершенно счастливый Анатолий Владимирович в какой-то смешной 
шапочке с помпоном был запечатлен на одной из тренировок:
– Возьми. Я хочу, чтобы отца запомнили именно таким!
Потом мы долго курили вдвоем на балконе, Тарасова, то плача, то улыбаясь сквозь 
слезы, рассказывала об отце, а я узнавала по этим рассказам биографию своей 
собственной семьи. Совпадало все. От глобального («У нас в семье не было 
принято о чем-то спрашивать папу, отвлекать. Все его время было расписано не 
для нас») до мелочей: наспех купленной за границей обуви для близких, которая