вдруг сказал:
– Лена, можно вас на минутку?
Я отошла с ним в сторонку.
– Лена, вы у нас человек новый. Многого не знаете. А ведь в нашей среде есть и 
подонки… Мне бы совершенно не хотелось видеть вас с ними за одним столом.
– Вы, простите, кого имеете в виду? – весьма цинично переспросила я.
Писеев спохватился, что явно перегнул палку:
– Ну, видите ли… Я к тому, что люди бывают разные. И наговорить вам могут 
всяких ненужных вещей. Вам бы лучше со мной консультироваться.
– Другими словами, раз уж вы меня сюда привезли, то считаете, что излагать в 
газете я должна исключительно вашу точку зрения?
– Ну что вы, вовсе нет… Как бы вам объяснить…
Запас вежливости и выдержки вдруг резко иссяк. На лице Писеева заходили желваки.

– Если когда-нибудь в вашей газете появится фамилия Вернер, на этом все наши 
добрые отношения закончатся. Вы меня поняли?
– Конечно, Валентин Николаевич, – мило улыбнулась я. – Я могу вернуться за 
столик?
Через три дня меня остановил в холле менеджер отеля:
– Простите, вы уезжаете послезавтра? Не могли бы вы оплатить комнату до 
завтрашнего утра?
Я помчалась на каток. Разыскала бухгалтера федерации, пересказала просьбу.
– Да-да, конечно, – радушно отозвался он. – К сожалению, у меня нет с собой 
нужной суммы. Не могли бы вы подъехать в официальную гостиницу через пару 
часов?
В отеле, где размещались участники соревнований, я безрезультатно прождала до 
начала вечерних финалов. Снова вернулась на стадион. Снова разыскала 
представителя федерации.
– Видите ли, в чем дело, – помялся он. – Вам же, насколько мне известно, 
гостиницу бронировал господин Вернер? Писеев сомневается, что мы должны 
заплатить ту сумму, которую вы назвали. Хотелось бы все-таки проверить.
– Но ведь отель стоит всего тридцать пять долларов в сутки. Вот официальный 
счет, – растерялась я.
– Ничем не могу помочь. Извините…
Мозги закрутились с бешеной скоростью. В ту минуту моральная сторона вопроса не 
волновала меня в принципе. Мысль была одна: где взять деньги. У Вернера? У 
Ческидова? У Родниной? Дрожащими пальцами я вытащила из кармана так и не 
разменянный рваный двадцатник, и вдруг на смену ярости и страху пришло 
ледянящее душу, поразившее даже меня спокойствие.
Писеева я нашла на трибуне, предназначенной для высоких гостей.
– Валентин Николаевич. – Милая улыбка его соседям, которым я временно перекрыла 
вид на арену. – Простите, что беспокою вас во время соревнований. – Еще одна 
милая улыбка. – Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Нет, не здесь – 
зачем же мы будем мешать остальным? Не могли бы вы выйти в холл?
За пределами трибуны было пустынно. Я резко остановилась. Повернулась к Писееву 
лицом. И совершенно спокойным тоном, но четко впечатывая каждое слово в 
пространство, как гвозди в гроб, начала:
– Поскольку с оплатой гостиницы у меня возникли некоторые проблемы, которые так 
и не удалось решить в течение дня, я была вынуждена поставить в известность 
руководство своей газеты. Главный редактор очень просил передать вам лично, что 
с этого дня все отношения между газетой «Спорт-Экспресс» и Федерацией фигурного 
катания России он считает разорванными.
– О чем вы говорите, Лена? – попытался сыграть удивление Писеев. – Я вообще не 
понимаю, о чем идет речь. Вы же знаете, как я к вам отношусь?
– Более того, – не делая паузы, продолжала я. – Если вы считаете, что мне 
совершенно нечем занять время и я готова бегать за вашим бухгалтером 
круглосуточно, уверяю вас, что это не так. Я совершенно не требую, чтобы помимо 
гостиницы вы оплачивали мне суточные, но в этой ситуации считаю, что вы – раз 
уж официально включили меня в список делегации – просто положили эти деньги 
себе в карман. И еще, Валентин Николаевич… – Поскольку пар был выпущен, улыбка 
получилась почти искренней, а голос – дружелюбным. – Меня вообще-то и раньше 
предупреждали, что вы собой представляете. Теперь я убедилась в этом лично. 
Всего хорошего!
Вернувшись в отель в районе полуночи, я снова подошла на ресепшен – попытаться 
оттянуть срок оплаты хотя бы на сутки. Дежурная непонимающе вскинула на меня 
глаза:
– Так у вас уже все полностью уплачено. Час назад.
Много позже я поняла, что обижаться на Писеева было по меньшей мере неразумно. 
Как человек, возглавлявший федерацию своего вида спорта на протяжении не одного 
десятка лет и немало – по мнению того же Вернера – способствовавший ее развалу, 
он на самом деле был гениальным чиновником, в совершенстве освоившим принцип 
«разделяй и властвуй». В фигурном катании ему удавалось ломать и подминать под 
себя личностей такого феерического масштаба, по сравнению с которыми я была 
сущим цыпленком, ничего, как выяснилось, не понимающим во «взрослой» жизни. 
Писееву прежде всего был нужен лояльный ему журналист. Я же имела глупость 
всерьез поверить в его альтруизм.
Впрочем, разругавшись в лохмотья с главным фигуристом страны в Копенгагене, я 
не сильно переживала, решив для себя, что сам президент как личность и уж тем 
более – герой возможныхпубликаций никакого интереса для меня не представляет, 
писать о фигурном катании запретить мне не может, благо газета хоть и нищая