раз сходила туда с дневной проверкой и вечером меня спрашивает: «Таня, где ты 
была с утра?» — «А какой сегодня день недели?» — задаю тут же я ответный вопрос,
 соображая, к чему это она клонит. «Четверг». — «Где же мне быть, как не в 
школе», — не задумываясь, говорю я и тут же нарываюсь на взбучку.
Мамино «рукоприкладство» шло скорее от бессилия со мной справиться. Ведь она 
бесконечно добрый и мягкий человек. Очень любила встречать меня и провожать. А 
я, как отец, не терплю, когда провожают, хотя нравится, если приходят встречать.
 Минуты томления во время проводов на вокзале или в аэропорту, когда уже все 
сказано и все перецеловались, одинаково мучительны как для отъезжающего, так и 
для провожающего. Мама обижалась, что я отказываюсь от ее услуг, конечно, ей 
спокойнее дать последние напутствия дочке у вагона, а не за час до отъезда, но 
я ничего с собой поделать не могла.
Родители нам доверяли, не вмешивались в наши дела. Лишь однажды, когда я поняла,
 что из спорта надо уходить, и решила пойти по стопам своей подруги Иры
Даниловой, которая из фигурного катания ушла в Государственный ансамбль 
народного танца СССР, отец круто поломал все мои радужные планы (в них, кстати, 
входила и мечта поступить в ГИТИС, на балетмейстерское отделение).
Он сказал, что актрис в семье не было и никогда не будет.
Я поступила по его настоянию в институт физкультуры, где училась долго и 
довольно безобразно. Впрочем, в фигурное катание ведь тоже определил меня отец: 
«Уж если родилась девочкой, то хоть на коньках стоять будет».
И мою дальнейшую судьбу после вынужденного прекращения занятий спортом 
определил отец. Тренером я не думала становиться, но он посоветовал заняться 
именно этим делом, сказав, что в профессии тренера я найду себя, найду счастье, 
найду все, о чем могу мечтать в жизни. Я плохо себе представляла свое будущее. 
Что такое быть сильным спортсменом, я уже испытала, а вот тренером?..
Я росла двигательно способной девочкой. Я лучше всех прыгала, бегала, имела 
почти по всем видам легкой атлетики третий-второй разряд, прилично прыгала с 
вышки в воду. Летом для фигуристов проводился чемпионат по легкоатлетическим 
видам, и мы с Милой Пахомовой обычно шли в лидерах. Проигрывать я страшно не 
любила — важнейшее для спортсмена качество. Не знаю, как сложилась бы моя 
спортивная карьера, если бы не травма. Морально она меня надломила. До травмы я 
страха не знала. Тренироваться любила самозабвенно, но эта любовь пришла не 
сразу.
Как сейчас, я помню тот день на стадионе Юных пионеров. Мы уже перешли на 
двухразовые тренировки. Мне четырнадцать лет. Весь вечер идет крупный снег. Я 
катаюсь, катаюсь, получаю от занятий невероятное наслаждение. Уходить со льда 
не хочется. Утомленная до предела, я впервые поняла, что счастье наступает 
тогда, когда ты уже на границе собственных сил, а у тебя все получается.
В свое время отец не хотел, чтобы я занималась в ЦСКА, то есть там, где он 
работает. Не хотел лишних разговоров. Мне, маленькой, из всех московских катков 
проще всего было доезжать до СЮПа, он меня и устроил туда. Второй раз пришел на 
каток через много лет,
Не надоедал моим тренерам советами, как надо работать, хотя уже тогда был 
популярнейшим в стране тренером. Конечно, отец целиком отдавался своему делу, 
но я видела, как он счастлив, что я увлечена спортом. Галю тоже определили в 
фигурное катание, но ходила она туда недолго. У нее болело в детстве сердце, к 
тому же ей куда больше нравилось читать, она любила поэзию. Она тоже шла к 
своей цели — мечтала и стала учительницей литературы.
Я у отца была вместо сына. Я и в футбол в детстве здорово играла, и 
воспитывалась, как мальчик. И так сейчас приятно, потому что я вижу: он 
гордится мною и очень хочет, чтобы мои ученики были всегда первыми.
Для него, кроме тренерского дела, ничего на свете не существовало. Он говорил: 
работа тренера сродни труду шахтера. Тренер, как и шахтер, все время 
пробивается вперед в абсолютной темноте. И отец работал действительно 
по-шахтерски. Он приходил домой с катка измочаленный до такой степени, будто 
вернулся после тяжелой физической работы. И все же труд отца я бы отнесла к 
умственным занятиям. Тренер обязан быть замечательным психологом. Отец обладал 
этим даром в полной мере. К тому же свои уроки он проводил очень эмоционально.
Суммируя все высказывания отца, можно сказать, что тренерская профессия — это 
творческая работа вместе с педагогической деятельностью. Но самое главное 
заключается в том, что эта работа — основной смысл всей отцовской жизни.
Теперь точно так же я могу сказать и о себе.
Отец знал досконально каждого своего хоккеиста. Каждого. Знал и чувствовал.
С тех пор как отец ушел на пенсию, он занялся выращиванием на даче цветов. Все, 
за что он берется, должно в итоге превратиться во что-то грандиозное. Я не знаю,
 сколько у нас цветет весной тюльпанов. По-моему, несколько тысяч. В сад 
залезают мальчишки и обрывают немалую их часть. Но даже оставшиеся цветы некуда 
ставить ни дома, ни на даче. Он развозит их нянечкам, врачам в ЦСКА, дарит всем 
тем, кто его любит и кого он любит. Мама сбивается с ног, разнося десятки его 
букетов. А он продолжает что-то еще сажать необычное, из другой климатической 
зоны или полушария. У него это «необычное» то растет, то не растет, но он, не 
унывая, носится по участку в наколенниках и в майке, на спине у него написано 
«тренер». Забор залатан старыми поломанными клюшками, и все кустики подвязаны к 
клюшкам, и калитка собрана из клюшек.
Как истинно талантливый человек, он все делает по-своему. Любой куст, любое 
дерево он будет сажать так, как никто не сажает. Пусть не растет, но воткнет в 
землю он все равно по-своему. Рад, когда мы приезжаем, безгранично. Топит баню. 
Рядом с баней стоит огромная бочка, сделанная по его заказу. И так смешно и 
трогательно видеть, когда он в ней купается, выпрыгнет из парной огромная туша