ведущий, кто-то ведомый.
Например, в нашей золотой паре Люда Пахомова была ведущей. Мы смотрели много 
лет на этот дуэт, и ловили себя на том, что смотрим на нее. Правда, Пахомова 
могла заставить нас делать это только благодаря Александру Горшкову. Что 
касается английской чемпионской пары Торвилл — Дин, то я вижу, как он ведет 
партнершу, а ее не замечаю. Но тоже благодаря тому, что партнерша она 
замечательная.
Бестемьянова и Букин удивительны тем, что у них одинаковое дарование. Но у 
Наташи чуть больше темперамента.
Каждый раз перед новым сезоном, как на экзамене перед чистым листом бумаги, я 
трясусь, не могу придумать ни одного движения. Я даже плакать не могу — рыдаю. 
И еще пугает время, оно подгоняет, есть сроки постановки, и их изменить нельзя. 
Пустота внутри становится пропастью. И я уже почти уверена, что надо позвать 
учеников и сказать им: «Извините, я в этом году ничего поставить вам не могу, я 
не знаю, что делать, так получилось». Но когда эта пропасть вырастает до 
немыслимых размеров, вот тогда и приходят новые мысли и идеи.
Я хотела в 1984 году поставить им танцы без всякой темы. Просто красивые ганцы, 
чтобы зрители, сидящие на трибунах, приходили в восторг.
Да и чемпионские медали выиграть было необходимо. «Золото» европейского 
первенства 1983 года для нас было не высшей пробы, так как на чемпионат не 
приехали Торвилл и Дин.
В соперничестве этих дуэтов есть обидные для нас моменты.
Андрей с Наташей впервые встретились со своими главными конкурентами на 
чемпионате мира в 1979 году в Вене. Там в обязательной программе был венский 
вальс, и я впервые обратила внимание, как Дин делает чоктао — типичный элемент, 
основа основ в танцах,— у него ножка так аккуратненько, развернуто подходила к 
другой ножке, просто картинка. Он еще не был тогда идеальным партнером и не так 
тонко чувствовал музыку, но поразил меня выворотностью. Ребята проиграли 
англичанам обязательные танцы. В венском вальсе Букин зацепился за борт. За 
произвольный танец наши оценки были выше, чем у Торвилл — Дин. В конечном счете 
они тогда заняли девятое место, а мы — десятое.
А на следующий год ситуация резко изменилась. На чемпионатах мира для судей 
имеет большое значение, какие места занимают спортсмены во внутреннем 
первенстве, так как по неписаному правилу спор за высшее звание ведут прежде 
всего национальные чемпионы. Так вот, англичане уже в 1980 году стали 
чемпионами своей страны, а Наташа и Андрей впервые победили на чемпионате СССР 
лишь в январе 1982 года.
К зимней Олимпиаде в Лейк-Плэсиде они подготовили русскую программу. Никто, я 
считаю, озорнее, чем они, русского танца на льду еще не показывал.
Пока Наташа и Андрей после чемпионата мира 1983 года, прошедшего в Хельсинки, 
где они заняли второе место, ездили в турне по европейским странам, я 
мучительно думала, какой сделать их олимпийскую программу, как представить их в 
таком важном году, выросших значительно в мастерстве, выросших в понимании 
танца. Имеющих свое лицо, свой стиль.
Хотелось создать что-то более значительное, чем то, что делалось в прежние годы.
 И не только потому, что предстоял олимпийский экзамен, но и чтобы они могли 
показать себя и как лидеры советской танцевальной школы.
Я приехала к ребятам к концу турне во Францию. Приехала, привезла -новую музыку.
 Музыка была испанская. Несколько отдельных миниатюр, каждая из которых 
представляла собой колоритнейшую испанскую новеллу. Нам давно хотелось сделать 
испанскую программу. Долго слушали музыку. Что-то нравилось, что-то нет. Мы 
находили в ней замечательные моменты, постепенно компоновалось нечто цельное. 
Но когда приехали в Москву, я решила все же поменять испанские мелодии на 
русские: потому что Олимпиада, потому что мы русские, никто, кроме русских, не 
может показать наш танец с нашей музыкой, показать его характер, как это могут 
Бестемьянова и Букин. Но хотелось сделать танец непохожим на все, что было 
прежде. Миша Белоусов отбирал мне музыку, и я ее слушала, даже не часами, 
измеряли ее километрами пленки.
В это время состоялась премьера новой программы у Игоря Александровича Моисеева.
 Игорь Александрович пригласил меня с мужем посмотреть его новую работу «Ночь 
на Лысой горе». Это была еще не премьера, а первый черновой просмотр в 
репетиционном зале. Я была потрясена грандиозностью балетмейстерской работы. 
Невероятная фантазия во время всего действия, миллионы новых движений, новых 
находок. Я сидела в репетиционном зале и в полном восторге смотрела работу 
Моисеева. Еще не было костюмов, еще, наверно, были какие-то помарки, но меня 
заколдовало происходящее на сцене. Невозможно себе представить, чтобы человек в 
семьдесят семь лет был способен так поражать своим искусством. Это под силу 
только гениям. Я видела сотни репетиций Моисеева, десятки его спектаклей, но 
ничто не производило на меня такое впечатление, как этот прогон. Он меня и 
утвердил в мысли о создании русского танца. Нет, я не собиралась ставить его 
так же, как Моисеев, хотелось тоже находить новые движения, передать динамику 
русского танца, его красоту. Основное направление будущего произвольного танца 
Бестемьяновой и Букина определил именно этот просмотр — Наташа и Андрей должны 
показать на льду веселье, задор, лихость русского характера, передать дух 
русской ярмарки.
Я вернулась домой из Зала Чайковского и не могла уснуть всю ночь. Хотелось 
рассказать всем, что мы видели, чтобы все бежали, записывались, становились в 
очередь за билетами. Чтобы никто этого не пропустил, чтобы все это посмотрели. 
Собственно, все мои друзья потом на концерте побывали.
Мы начали ставить программу в Одессе: собирать материал, то есть искать позиции,