элементы, связки для каждой из частей, но пока не компонуя их вместе. Мы — это 
Ирина Чубарец и Станислав Шкляр — хореографы, которые работают со мной, 
известные мастера бальных танцев, Светлана Львовна Алексеева и я. Совершенно 
забыв о времени, работали и работали. Ира и Станислав пробовали что-то в зале, 
потом показывали мне, а я переносила их задумки на лед. В зал я специально не 
ходила, чтобы своим присутствием не давить на хореографов. Наташа и Андрей 
любое их предложение старались развить, изобретала движения и я — и за четыре 
дня мы полностью собрали материал для произвольного танца. При этом сами 
пребывали от него в полном восторге. Во второй части танца есть такая 
проходочка в мелодии, Ира и Станислав твердили, что она должна быть в движении 
проста и гениальна. Потом взяли и прошли сами. Это было действительно просто и 
гениально. А когда то же самое на льду воспроизвели Бестемьянова и Букин, мне 
стало ясно: произвольный танец нам удался.
Одна мысль не покидала: только бы вот так продержаться до конца, когда каждый 
шаг — находка. «Вы только темп вытяните», — просила я ребят, а темп дикий, 
программа очень сложная, нет ни одного такта из тех, что ребята танцевали 
раньше. Все совершенно новое: поддержки, шаги. Я больше всего боялась повторов, 
потому что устала смотреть программы, состоящие из одних и тех же элементов, 
как будто постоянно катают одну и ту же программу, только музыка меняется.
Ребята выходили с этой программой за зиму раз пятьдесят, не меньше, на 
различных показах, просмотрах, соревнованиях, но я смотреть на нее не устала.
Первый показ состоялся в Одессе. В это время там проходили гастроли 
«Современника», и я пригласила на тренировку Галину Борисовну Волчек. Катали 
ребята программу удачно, хотя со времени начала работы над танцем прошла всего 
неделя, и когда закончили, Галина Борисовна закричала: «Таня, браво!»
Теперь мы еще больше утвердились в мысли, что произвольная программа нам 
удалась. Она потом отрабатывалась, вычищалась, сокращалась, но практически наш 
русский танец был создан за несколько дней.
Настоящая премьера проходила в Томске. Программа была еще сырой, прошло всего 
три недели, как мы ее показывали в Одессе, но приняли ее очень хорошо. Ребята 
еще спотыкались, многие жесты выглядели незаконченными, однако каждый день то в 
жесте, то в шаге, то в повороте головы Наташа и Андрей демонстрировали что-то 
новое — танец давал им возможности для импровизации. Сколько я провела 
тренировок, но двух одинаковых движений в этом танце так и не увидела. Может 
быть, это и плохо, меня же это радует, Я не могу смотреть на одинаковые 
заученные жесты, улыбку, если они повторяются в одном и том же месте. Это 
замечательно, когда в зависимости от внутреннего состояния, тренированности 
фигуристов танец преображается и преображается ими. Мне не хочется трогать его 
самой, показывать жесты, считаю более целесообразным объяснять, что бы я хотела 
здесь видеть. И то, что Наташа и Андрей привносили в танец много своего, а это 
им, кстати, очень помогло, возможно было только благодаря их большому 
мастерству, их высочайшему знанию всех законов спорта и фигурного катания.
Такова история рождения программы олимпийского года. Мы проиграли в этом сезоне 
чемпионам мира, но мы шли своим путем, в фигурном катании нет двух первых мест, 
и приходится сравнивать два совершенно различных направления. Я была убеждена, 
что Бестемьянова и Букин достойны в танцах самого высокого звания. Что ж, их 
путь в спорте в роли одной из ведущих в мире пар только начинался...
Главу о Наташе и Андрее надо заканчивать рассказом о Сараеве. Наташа перед 
стартом очень нервничала, но говорить об этом я не хочу. Мы все это видели по 
телевизору, и больше не увидим. Серебро Олимпиады завоевано ими в борьбе с 
выдающейся парой, которая раньше вышла в лидеры и у которой шансов победить 
было больше. Но любая олимпийская награда — высочайшее достижение. Нет у 
спортсмена в жизни важнее соревнований, чем Олимпийские игры.
Вечером, когда я из Шереметьева приехала домой, ждал меня накрытый нашими 
мамами стол, и во главе его восседал отец, редкий гость на любом семейном 
празднике. Он произнес тост, поздравив меня, когда же пришла моя очередь 
говорить, я напомнила ему, как он твердил мне постоянно: «Мало работаешь, мало 
работаешь». — «Сколько ты провел Олимпиад?» — спросила я у отца. «Был на пяти, 
но тренером работал на четырех». — «Вот и я вернулась уже с четвертой своей 
Олимпиады». И он как-то притих: «Врешь, Татьяна». — «Ну, как вру, ты в 1972 
году в Саппоро заканчивал, а я там начинала».
Я не знаю, с чем можно сравнить первую в жизни Олимпиаду. Я не нахожу сравнения,
 потому что, когда впервые попадаешь на Игры, испытываешь чувство безграничного 
счастья, хочется только летать. Тем более что, когда я попала на первую свою 
Олимпиаду, передо мной стояли задачи менее сложные и ответственные, чем на трех 
остальных. В Саппоро мои ученики, спортивная пара Черняева — Благов, должны 
были принести команде одно очко, и они его принесли. Это тоже серьезное 
испытание для двадцатичетырехлетнего тренера, но все-таки не такое, когда надо 
бороться за призовые места, когда на твои плечи ложится обязанность вывести 
учеников в чемпионы. Наташа и Андрюша боролись за первое место. Букин однажды 
так разволновался, что мне стало за него страшно. Торвилл и Дин сделали в 
обязательном танце мелкие ошибки, просто Крис нервничал, но ошибки заметные, 
судьи же ставят им 5,9—6,0. Букин, как ребенок, чуть не заплакал: «Что ж 
происходит, Татьяна Анатольевна, посмотрите?» Он понимал, что судьи им оценку 
выше не поставят, но в душе оставался спортсменом и стоял за честную спортивную 
борьбу. Как тренеру мне реакция Букина доставила удовольствие, мы с Наташей 
поплелись за ним, успокаивая и объясняя, почему нас за малейшую неточность 
наказывают.
В Саппоро я бегала смотреть другие виды, сейчас же коплю силы для своего дня и 
никуда не хожу. Тренеры на Олимпиаде должны, как и спортсмены, быть в пике