зато я получал много адреналина. Как-то раз я нацепил на себя одновременно 
девять цепочек».
Однако не все были готовы отдавать деньги по первому требованию. Когда Бернарду 
было четырнадцать лет, одна ссора из-за денег во время игры закончилась тем, 
что ему воткнули в легкое пестик для колки льда (один из излюбленных трущобных 
видов оружия), причем втыкавший явно метил в сердце, но промахнулся, и лезвие 
прошло в нескольких сантиметрах от него.
Через год его снова чуть не зарезали. На этот раз нож вошел в спину. Об этом 
инциденте у Хопкинса сохранились очень характерные воспоминания: «Я сделал 
что-то нехорошее тому парню, который меня подрезал, но я сделал столько зла 
самым разным людям, что не помню, что сделал именно этому».
Однако юный Бернард дрался не только на улице, где его так боялись, что при 
первой же возможности пускали в ход зубы и оставили ему на память 
многочисленные шрамы от укусов. Он ходил еще и в боксерский тренировочный зал, 
и у него были неплохие шансы на то, чтобы войти в олимпийскую сборную 1984 года,
 но любовь к цепочкам все-таки не довела его до добра.
О том, что произошло, Хопкинс вспоминает так: «Ну, как обычно бывает? Ты 
нападаешь на парня, отбираешь у него что-то из вещей. После этого он идет в 
свою банду, и они нападают на тебя. Только этот парень не входил ни в какую 
банду и поэтому пошел в полицию».
У Хопкинса за два года набралось порядка тридцати приводов в полицию, и на этот 
раз было решено завести на него уголовное дело. Ему припомнили еще один из его 
старых подвигов, и в результате семнадцатилетний Бернард получил срок, по 
продолжительности почти равнявшийся всей его интересной и содержательной жизни. 
Правда, ему оставили шанс выйти из тюрьмы через четыре с половиной года в 
случае примерного поведения, однако намерения вести себя примерно никто тогда в 
нем заподозрить не мог.
Чемпион тюрьмы
«Едва ты попадаешь в тюрьму, как все тамошние акулы начинают ждать, что ты 
как-то выдашь свой страх. Мне было семнадцать лет. Я был окружен убийцами, 
насильниками, скинхедами, парнями из мафии, так что я попал в опасную ситуацию. 
Я видел, как парня зарезали заточкой из-за пачки сигарет. Я видел, как людей 
насилуют. Даже в душевую нельзя было войти голым. Душ приходилось принимать в 
трусах, потому что, как бы силен ты ни был, с четырьмя-пятью парнями тебе все 
равно не справиться».
По нашей традиции, в буквальном смысле воспетой в слезливых, как мексиканские 
сериалы, блатняках, человек, попавший в тюрьму за любую уголовщину, немедленно 
начинает воспринимать себя как жертву. В его несчастье виноват кто угодно, 
кроме него самого, от семьи и школы до жертвы, которая имела наглость 
подвернуться в неудачный момент и тем самым подставила его, бедного и ни в чем 
не виноватого. В общем, Таганка, зачем сгубила ты меня?
Нечто подобное, конечно, не настолько гипертрофированное и оформленное в виде 
целого субкультурного пласта, имеется и в американской уголовной традиции, 
особенно негритянской. Но Хопкинс ей следовать отказался: «Я не виню никого, 
кроме себя, за то, что я и моя семья оказались в такой ситуации. Может быть, 
общество и поставило капканы на моем пути, но, раз я в них попал – значит, это 
только моя вина. Когда тебя берут за совершенное тобой преступление, ты не 
думаешь ни о ком, кроме себя. Затем ты начинаешь думать обо всех людях, которых 
ты подвел, например о своей матери. Но главное – это когда до тебя, наконец, 
доходит, что тот, кого ты запугал и ограбил, тоже человек, что он тоже чей-то 
сын, брат или отец. В тюрьме я понял, что для того, чтобы быть крутым, 
необязательно быть негодяем».
Этот парень не стал бы петь Таганку ни на каком языке. За четыре с половиной 
года заключения он ни разу не дал себя в обиду и ни разу не получил ни одного 
взыскания. Он знал, что выйдет из тюрьмы, и знал, чем будет заниматься: «Бокс 
был моим лучшим лекарством. Он спас мой разум. Я тренировался и, как одержимый, 
бегал кругами по тюремному двору, повторяя снова и снова: „Когда-нибудь я выйду 
отсюда. Когда-нибудь я стану чемпионом“».
А для начала он стал чемпионом Грейтфордской тюрьмы, где отбывал свой срок, в 
среднем весе, а потом и чемпионом нескольких межтюремных турниров штата 
Пенсильвания.
Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой
В 1987 году Хопкинс вышел из тюрьмы, и больше никаких стычек с законом у него 
не было. Он сам говорит: «С тех пор я даже ни разу не сплюнул на землю».
За то время, что Бернард сидел, большинство местных крутых, которые когда-то 
разъезжали по местным нехорошим кварталам на «Ягуарах» (у негритянской блатной 
шпаны вкус получше, чем у новых русских, поэтому они предпочитают «Ягуары» 
«Мерседесам»), либо заняли свое место на американских нарах, либо погибли. 
Однако и те, что остались, не нашли к нему подхода, как ни старались. Вместо 
того чтобы снова стать преступником, Бернард стал посудомойщиком в отеле. Свет 
еще не видывал посудомойщика с таким сложением и таким ударом, но это не мешало 
ему хорошо делать свою новую работу в течение нескольких лет.
Одновременно он возобновил занятия боксом, но здесь все пошло не так гладко. 
После нескольких любительских боев Хопкинс перешел в профессионалы и в октябре 
1988 года провел свой первый бой в новом качестве, но неожиданно проиграл. 
Однако бывший чемпион Грейтфордской тюрьмы сделал из этого только один вывод: 
надо подучиться. В следующий раз он вышел на ринг только через шестнадцать 
месяцев. После этого он выиграл двадцать два боя подряд, шестнадцать из них 
нокаутом и двенадцать – уже в первом раунде.
22 мая 1993 года в бою за вакантный чемпионский титул в среднем весе по версии