на Окинаву, но так и не уехал. Однажды утром меня пригласили к известному 
художнику Косуги Хоан, который рассказал мне, что недавно побывал в 
этнографической экспедиции на Окинаве, и его глубоко поразило искусство каратэ. 
Косуги Хоан очень хотел бы изучать каратэ, но в Токио невозможно найти ни 
учителей, ни учебников. Художник просил меня остаться в столице на некоторое 
время, чтобы давать ему частные уроки каратэ. Я согласился на его предложение и 
начал проводить регулярные занятия с членами общества художников «Клуб Тополей 
Табата», которое Косуги возглавлял.
     После нескольких таких занятий я подумал, что, если я хочу широкого 
распространения каратэ в Японии, то я – именно тот человек, который мог бы 
сделать эту работу, а Токио – самое подходящее место для начала этого дела. Я 
написал письма своим учителям Адзато и Итосу, рассказал им о своей идее, и оба 
мастера письменно выразили мне своё полное одобрение. В то же время, в своих 
письмах они предостерегали меня, что работа по распространению каратэ будет 
очень трудной, и меня ожидают трудные времена. К сожалению, именно в этом они 
оказались более, чем правы.
     Я переехал в Мэйсэйдзюку, общежитие студентов с Окинавы, расположенное в 
токийском районе Суйдобата, где мне разрешили использовать лекционный зал 
общежития в качестве моего временного додзё, когда там не было занятий. Главной 
моей проблемой стали деньги: накоплений у меня не было, моя семья на Окинаве не 
могла высылать мне денег, и я не мог тогда использовать деньги каких-нибудь 
меценатов, потому что о каратэ ещё почти никто не знал.
     Чтобы заплатить за крошечную комнатку, где я спал, мне приходилось браться 
за любую работу в общежитии: мыл посуду, был сторожем, садовником и даже убирал 
в комнатах. В то трудное время у меня было лишь несколько учеников, поэтому 
платы, которую я от них получал, не хватало, чтобы свести концы с концами. 
Чтобы решить хотя бы проблему с питанием, и уговорил повара общежития брать у 
меня уроки каратэ. За это он делал мне скидку в ежемесячных расчётах за питание.
 Мне было тяжело, но теперь, много лет спустя, я думаю, что моя жизнь тогда 
была не такой уж плохой.
     И в этой трудной жизни бывали весёлые минуты. Мне запомнился случай с 
газетным репортером. В те дни персональное интервью и газетах и журналах было 
большой редкостью. И вот, однажды в общежитии появился газетный репортёр. Когда 
он пришёл, я подметал дорожки в саду, и репортёр, как я думаю, принял меня за 
садовника.
     «Где мне можно найти мастера Фунакоси, учителя каратэ?»– спросил он. «Одну 
минуту, господин!»– ответил я и бросился к дому. Я быстро поднялся в свою 
комнату, переоделся в кимоно и бегом спустился вниз, где меня терпеливо ждал 
репортёр. «Здравствуйте, я – мастер Фунакоси»,– представился я ему. Никогда не 
забуду выражение изумления на лице своего собеседника, после того, как он понял,
 что бедный садовник и учитель каратэ – один и тот же человек!
     В другой раз меня нашёл один из слуг барона Мацудайра Ясуо, дом которого 
был расположен рядом с нашим общежитием. Барон и его жена были важными 
персонами и родственниками принцессы Титибу.
     «Я пришёл,– сказал слуга,– поблагодарить пожилого человека из этого 
общежития, который каждое утро подметает дорожки перед нашими воротами. Мой 
хозяин прислал ему небольшой подарок в знак благодарности.» С этими словами он 
вручил мне коробочку конфет. Эта история имела продолжение и закончилась 
несколько лет спустя, когда тот же самый слуга вновь пришёл ко мне, чтобы 
извиниться за то, что он назвал меня «пожилым человеком, подметающим улицу.» Он 
сказал: "В то время мы и подумать не могли, что вы и есть знаменитый мастер 
каратэ Фунакоси Гитин.
     В самом деле, дорожки возле общежития требовали к себе постоянного 
внимания: там часто играли дети. По вечерам, убирая за ними мусор, я иногда 
бранил детей и говорил, что им лучше играть в саду, чем устраивать беспорядок 
на дорожках.
     Однажды один из них, маленький языкастый дьяволёнок, назвал меня 
«карасуури» («злая тыква»), а все остальные дети стали хором повторять это 
прозвище. Я не мог понять, чем же я похож на «злую тыкву», пока вечером не 
посмотрел в зеркало и не понял сходства. Я рассмеялся. Хотя я никогда не 
употреблял алкоголя, цвет лица у меня был слегка красноватым, а кожа смуглая. Я 
понял, что в сознании маленького мальчика возникла ассоциация с тыквой, которая 
становится красноватой от спелости.
     Итак, для моих учеников я был мастером каратэ, для домашних слуг барона 
Мацудайра – пожилым дворником, а для детей, игравших в саду, «злой тыквой». 
Сегодня всё это кажется весьма забавным.
     Менее забавными были дни нищеты, когда я не мог наскрести денег, 
необходимых для существования. Однажды я понял, что должен что-то заложить, но 
что именно? Я долго искал, что-нибудь ценное и, наконец, нашёл старый котелок, 
который я носил ещё на Окинаве, и окинавское кимоно ручной работы. Тщательно 
упаковав эти вещи, я потащился в отдалённый ломбард, потому что не хотел, чтобы 
студенты в общежитии узнали об этом. Мне стыдно было даже показать свои вещи 
приёмщику в ломбарде, настолько они были старые и поношенные. Я был уверен, что 
они ничего не стоят. Приёмщик почему-то унёс вещи в заднюю комнату, с кем-то 
там пошептался и, вернувшись через несколько минут, дал мне за них невероятно 
большую сумму денег. Я сначала очень удивился, но потом узнал, что младший брат 
этого приёмщика был одним из учеников в моём додзё.
     Даже сегодня, мысленно возвращаясь в то далёкое прошлое и вспоминая те 
трудные дни, я испытываю глубокую благодарность к моим благодетелям и прежде 
всего к Косуги Хоан и другим художникам из «Клуба Тополей Табата».