Эймон, который не любит гнетущую, орущую толпу. А в Монако каждый пилот ощущает,
 что нервное напряжение увеличивается вдвое… Нагрузка, которая еще только 
возрастает из-за вопроса выбора шин и угрозы дождя.
В лагере Firestone Ferrari (Икс, Регаццони), BRM (Родригез, Зифферт) и Джон 
Сертиз доверились медленным, но надежным B24; Lotus (Фиттипальди, Визель), 
Петерсон и Штоммелен рискнули с быстрыми, но сомнительными B26. Tyrrell на 
всякий случай выкатил дождевые шины, равно как March. "Послушай меня", - сказал 
Бельтуа гоночный директор Бруно Морин, - "возможно во время гонки начнется 
дождь. Но, ради бога, ты и Эймон не заезжайте в боксы оба одновременно. Вначале 
тот, кто идет впереди, только потом другой - и только когда получит сигнал из 
боксов". Бельтуа хитро улыбается: "Понимаю. Значит, ты мне дашь маленький 
сигнальчик, но заранее".
Жан-Пьер считает, что чем дольше ездишь, тем лучше справляешься с предстартовым 
неврозом. Еще час: на этой стадии гоночный директор Ferrari Шетти коротко 
интересуется у своих гонщиков как дела "и после этого - все". Ведь сколько бы 
ни было разных ощущений на старте, как бы ни отличались гонщики в подготовке к 
стрессу, они возбуждены, так или иначе. Их действия всегда одинаковы, им не 
хотелось бы быть сбитыми с ритма. Помыть забрало, наклеить черную пленку, 
засунуть в уши катышки из ваты и так далее. Икс всегда хочет остаться один, 
Регаццони становится все тише. "Перед гонкой я всегда чувствую что-то в сердце",
 - признается Джеки, а направленный внутрь стальной взгляд Клея показывает, что 
он сосредотачивается на необходимости выиграть. "Я стою далеко сзади и мне 
трудно будет пробиться вперед".
Небесно-голубые глаза Севера сверкают, если перед стартом ему удается 
поговорить, неважно с кем. Тим Шенкен предпочитает "гуляя и болтая со всеми" 
тот же метод, "чтобы не думать". Беспокоится он только, если стоит в первом 
ряду (Формула 2), сегодня, в последнем, он не видит причин нервничать "если 
можно только ехать следом - без шансов выиграть". Но Тим поправляет себя: "День 
гонки - это не просто такой же день, как любой другой, это что-то особенное: 
как день свадьбы? Как день, когда я впервые управлял самолетом?". Разговорами о 
полетах менеджер Ричард Бартон пытается расшевелить своего подопечного Криса 
Эймона, ведь "Крис нервничает как кошка, вскоре его лицо покраснеет, потом 
побелеет".
Привычный церемониал гоночного дня загоняет Севера в последние полчаса каждые 
пять минут в туалет. Иногда он встречает там Родригеза. "Я не тореадор, которые 
в ночь перед схваткой молится в церкви", - говорит Педро, - "но у меня похожие 
мысли". Это не страх. В то, что порция страха ускоряет пульс, не верит и Рольф 
Штоммелен. "Бегун на стометровку тоже не испытывает страха. Но все же он 
настолько сводит себя с ума, так себя накачивает, что на старте буквально 
взрывается". Рольф знает: "Мой пульс достигает в момент старта высшей отметки 
(от 170 до 200), остается таким пару кругов и опускается, замирая между 160 и 
180".
Спокойный пульс Ронни Петерсона (от 45 до 50) практически не повышается. Второй 
швед Рене Визель тоже остается таким сдержанным, что у Колина Чепмена иногда 
появляется ощущение, что "в кокпите стоит ведерко со льдом". Но очаровательная 
Мария-Хелена Фиттипальди говорит: "Если и есть гонщик холодный как лед, то это 
Эмерсон. За час-два до старта все впадают в панику, но я чувствую, что он 
остается спокойным". С Фиттипальди можно заговорить и в последнюю минуту, в то 
время как Штоммелен "боится идиотов, которые еще хотят узнать, сколько я 
расходую на 100 км. А еще хуже те, которые хотят дать советы". Усы Хилла 
становятся все острее и острее, его "лицо игрока в покер" каменным: явный 
признак того, что с микрофоном лучше не приближаться. Халм 
добродушно-неторопливо обходит вокруг своей машины, как будто собираясь ее 
купить. "Только перед стартом я понимаю, за что отец Денни был награжден высшей 
наградой за храбрость: крестом Виктории", - как-то сказал МакЛарен о 
преображении Денни Халма.
Сертиз как всегда размышляет, "какой будет погода, как нам правильно 
использовать двойной шинный шанс, что мы забыли при последней проверке; и что 
произойдет в первом повороте". Ветеран Джон не обходится нежно с таким понятием 
как страх. "Иногда я боюсь, не всегда. Но если кто-то говорит, что никогда не 
испытывает страха на старте - то он дурак". О Йо Зифферте Риндт однажды сказал: 
"Зеппи такой хороший парень, но когда он стоит на старте, в нем что-то 
отключается". Поэтому Йохен посоветовал Зифферту в Монце 1968 не пытаться "уже 
на первом кругу пройти на торможении весь пелетон". Зеппи тогда ответил: "Может,
 мне сигнал поворота показать?" Сегодня он считает себя спокойно-расслабленным: 
"Я думаю о том, что у меня холодные тормоза и холодные шины. Волнуются только 
те, которые вообще не едут. Они скачут вокруг меня, смотрят на меня так, как 
будто видят в последний раз" - и удивляются, когда Зеппи им улыбается: "Желаю 
приятного дня". Зифферт кажется обращенным в себя, слегка рассеянным, пока в 
нем не проснется жгучая, необузданная жажда боя. В семнадцатом ряду Пескароло 
спокойней Гетина. Он остался таковым и когда прямо рядом с ним взорвался 
огнетушитель Регаццони. Справа впереди, на поуле, Стюарт снимает с запястья 
золотые часы, передает их главному механику Роджеру, надевает огнестойкий 
капюшон и заталкивает под него волосы. Со ставшими холодными глазами он теперь 
походит на палача. У Джеки давно уже начался - как он его называет - "эффект 
мяча для игры в водное поло". "Я выпускаю все ощущения как воздух из мяча. Во 
мне все опускается до нуля, нет ни чувств, ни эмоций, пока не опустится флаг". 
Желудок Джеки пуст, "потому что я предпочитаю идти в гонку голодным".
Север успокаивает нервный желудок последней Gitane: "Но я выкуриваю ее только 
на треть. Лишь для того, чтобы не думать в гонке о куреве". После прогревочного