На втором круге Хилл показал рекордное время и начал подтягиваться. 
Преимущество на линии финиша три десятые секунды: моргни — опоздаешь! Шумахер 
довел отрыв до двух секунд и удерживал его, иногда чуть уходя вперед, иногда 
чуть теряя преимущество. Но гонка была еще не сыграна: Хилл не сломался! Круг 
за кругом он наращивал давление на Шумахера, держась рядом, почти рядом, и 
Михаэлю никак не удавалось стряхнуть его с себя.
Они вместе зашли на пит-стоп, вместе вернулись на трассу, продолжая гонку в 
тандеме. Хилл чувствовал, что Шумахер «испытывает напряжение». Когда они начали 
обходить круговых, Дэймон не отдал ему ни сантиметра, четко, шаг за шагом, нерв 
за нервом повторяя все маневры Шумахера. Хилл постоянно держался рядом, хотя и 
недостаточно близко, чтобы планировать атаку. Они неслись по Уэйкфилд Роуд по 
направлению к 90-градусному правому, за которым почти тут же следует левый 
поворот.
Ничто не мешало Шумахеру провести Benetton через эту связку чисто и аккуратно, 
как он делал это по ходу гонки уже 35 раз. Хилл держался неподалеку, но обгоном 
пока не угрожал. Мгновение спустя расклад неожиданно изменился, Шумахер вошел в 
поворот, но, как он наверняка мог бы сказать, «поймал кочку, и машину снесло», 
Benetton вышел из-под контроля, перемахнул пестрый бордюр, узкую полоску травы 
и ударился о стену. От удара его с кучей грязи с обочины выбросило обратно на 
трассу.
Когда Хилл входил в поворот, Benetton, пересекая трассу по диагонали, оказался 
прямо перед ним, Дэймон не знал, что Шумахер врезался в стенку, видел только, 
что Михаэль возвращается на трассу. У него не было ни малейшей возможности 
оценить повреждения, полученные машиной немца. Скорость была такова, что ему 
осталось только метнуться в сторону или врезаться в Benetton. Их движение было 
симметричным: оба шли по диагонали, едва не касаясь друг друга. Следующий 
поворот, сложный правый, уже разинул свой зев, готовясь принять дуэлянтов. 
Шумахер восстановил контроль над машиной, выровнял Benetton, но к этому времени 
ушел влево. Хилл, подчиняясь сверхчеловеческому инстинкту, тоже выровнял свой 
Williams, и в следующий момент инстинкт подсказал ему, что справа достаточно 
места, чтобы без проблем нырнуть в поворот. В сознании Хилла мелькнуло: «Я могу 
выйти вперед!» Если бы он видел, как Шумахер ударился в стенку, он мог был 
просчитать точнее: «Могу не проскочить».
Хилл направил свой Williams в открывшееся пространство, но поворот начал и 
Шумахер, перекрывая тем самым траекторию движения соперника: таковы законы 
геометрии. Удар вынудил Хилла уйти на поребрик в апексе поворота, а машину 
Шумахера поднял на два колеса. Benetton пробалансировал на дисках левых 
переднего и заднего колес, открыв свое брюхо Хиллу, затем упал на асфальт, 
перескочил поребрик и замер в груде отработавших шин.
«Я начал поворот и неожиданно увидел рядом Дэймона — мы задели друг друга. Я 
налетел на переднее колесо его машины и подскочил в воздух. Это меня напугало, 
я опасался переворота, но машина упала на днище». Шумахер добавил к этому, что 
после удара о стенку рулевое работало нештатно.
Хилл ушел за поворот, проскочил короткую прямую и скрылся из виду. «Это был 
худший момент в моей жизни, — рассказывал потому Шумахер, — Гонку продолжить 
невозможно, а твой соперник по-прежнему держится на трассе». Теперь, когда 
Шумахер, отстегнув привязные ремни, выбирался из кокпита своего Benetton, Хиллу 
достаточно было финишировать пятым.
Шумахер перемахнул через бетонные ограждения и остановился за защитной сеткой. 
Он еще не знал, что Хиллу пришлось сбросить скорость, возвращаясь в боксы, до 
которых ему предстояло пройти почти весь круг. Сняв шлем, Михаэль безучастно 
смотрел на трассу, покусывая губу, Хилл дотянул до боксов с заблокированным 
колесом. Но куда хуже было то, что оказался погнут один из рычагов подвески. 
Дэймон сидел в кокпите, а часы отсчитывали паузу. 7 секунд, 8, 9, 10, 11, 12… 
На счете 12 он покачал головой и открыл забрало шлема — взгляд полон грусти, 
непонимания, покорности судьбе и, кажется, злости. Отсчет времени был 
остановлен. Вокруг него суетились механики, дергали за рычаг, пытались его 
вправить, качали головами. Рука в перчатке уперлась в рычаг в месте изгиба, 
другая дергала его, проверяя, определяя состояние, тестируя его прочность.
Хилл безучастно сидел в кокпите.
Шумахер по-прежнему стоял за ограждением, закусив губу. Он ждал, когда появится 
Хилл, ждал, когда мимо проедет его чемпионская корона…
Механики оставили рычаг в покое. Хилл по-прежнему недвижимо сидел в кокпите.

Шумахер облизнул свои губы, пересохшие от напряжения. Он ждал, когда же 
покажется Williams — этот момент был все ближе, ближе, но на носовом обтекателе 
синей машины красовалась красная двойка. Это был Мэнселл, не Хилл! Из динамика 
донеслось сообщение о том, что у «Хилла какие-то проблемы, но какие именно, 
пока неясно». Он наблюдал за тем, как Мэнселл проехал мимо еще раз, второй, 
третий. Хилл все не появлялся. «И тогда я понял:
вот оно!
»

Хилл по-прежнему сидел в машине, которую невозможно было отремонтировать быстро.
 Он сидел, словно надеясь, что хоть что-то еще можно сделать, что у него 
остается еще хоть какой-то шанс. Из другого конца пит-лейна за ним наблюдали 
люди из Benetton, Хилл вылез из кокпита и ушел в боксы. После этого механики 
Benetton, не скрывая своих чувств, пустились в пляс, обнимаясь и приветствуя 
зрителей на трибунах.
Когда в глубине своего бокса Хилл стягивал с головы шлем, из динамиков