хотел ее услышать. И он рассказывал ее так еще годы спустя, и в беседах, и в 
книгах.
Но если вы спросите меня, — я на это не куплюсь. Ведь механик Циммер, надёжный, 
верный Циммер, еще сегодня клянётся всеми святыми, — Я тогда лично закрепил 
руль, и при этом — правильно. Я еще специально проверил защёлку штыкового замка.

Так что очень похоже на то, что добрый старый Манфред использовал якобы 
незакреплённый руль только как отговорку. Потому что он не хотел признаться в 
том, что он, после всего этого переполоха с пожаром, потерял нервы и контроль 
над своей машиной.

А Дик Симэн едет как в трансе. Круг за кругом. «Аденауэр форст»... «Брайтшайд»..
. «Карусель»... «Деттингер хое»... и снова длинная финишная прямая...
Его ноги горят как в огне. Поджариваются подошвы на педали газа. Руки болят. 
Они покрыты кровавыми волдырями. Все равно! Стиснуть зубы! И снова, и снова 
управлять, переключать, тормозить, выжимать сцепление...
Дик Симэн едет гонку своей жизни. И он выигрывает XI Гран При Германии с 
преимуществом в три минуты перед Херманном Лангом. Затем следуют две Auto-Union,
 потом француз Дрейфус на Delahaye и немец Пауль Пич на Maserati.

Церемония награждения победителей.
Похлопывания по плечу, рукопожатия, объятия, смеющиеся лица, автографы. 
Лавровый венок. И речи...
Дик почти не слушает. Он думает о бедном Хайде. Его соотечественнике и друге, 
который разбился на одной из Maserati и теперь лежит в больнице Аденау с 
раздробленными костями. И еще — об Эрике думает Дик. О светловолосой, стройной 
Эрике из Мюнхена.

Наконец-то гимны. С каждым куплетом тысячи рук опускаются немного ниже. Так 
долго держать «Hitlergruss»
[8]
не может даже тренированный национал-социалист.

Еще раз похлопывания по плечу и рукопожатия. Затем — приз победителю: огромная 
бронзовая птица.
Хлопают пробки от шампанского. Дик хочет выпить за мое здоровье. Но у меня 
другие заботы. Один из механиков потянул меня за рукав. — Господин Нойбауэр, — 
Вы должны немедленно подойти к боксам!
— Что случилось?
Лицо парня становиться похожим на администратора похоронного бюро. — 
Конфискована машина Браухича. Обергруппенфюрер Краус назначил расследование.
Десятью минутами позже я стою перед тремя господами в коричневом. Корпсфюрер 
Хюнляйн, принц Макс фон Шаумбург-Липпе, обергруппенфюрер Краус — высокая 
комиссия по расследованию. Вот она, месть маленького человека. — Господин 
Нойбауэр, — рычит он, — Вы выпустили в гонку повреждённую машину. Вы виноваты в 
аварии Браухича.
— Ошибаетесь, — говорю я, — Приказ последовал от корпсфюрера Хюнляйна. Я 
запретил дальнейшее участие в гонке.
Хюнляйн смущённо откашливается, — Да, это верно...
Но Краус не сдается так быстро. — Вам следовало обследовать машину, господин 
Нойбауэр.
— Посреди гонки? Для этого нам бы понадобился целый день. Могу я вообще 
спросить, что было не в порядке с машиной?
— Тормоза, — говорит Краус, — Тормозные шланги из резины, вероятно, обуглились 
при пожаре. Когда Браухич хотел затормозить, они лопнули, и он вылетел с трассы.

Вот так сюрприз! Если это верно, то мне — конец. Пока мы так стояли вокруг 
разбитой машины, я себя чувствовал совсем нехорошо. Но, смотри-ка, — через пять 
минут выяснилось: все тормозные шланги в полном порядке!

[…]

18 августа 1938 года наступил день Гран При Швейцарии. Трасса Бремгартен 
находиться за чертой города Берна, имеет длину 7 километров и является одной из 
самых быстрых трасс Европы. Кроме того она еще и очень коварна. Эта трасса 
стала судьбоносной для Карачиоллы, Акилле Варци, Гайера и Кристиана Каутца.
На старте в первом ряду стоят «серебряная стрела» Дика Симэна и, рядом с ним, 
Рудольф Карачиолла и Херманн Ланг.
Гонка началась пунктуально. И так же пунктуально, как и все в Берне, подоспел 
святой Петр со своей лейкой. Дождь полил как из ведра.
В 15 часов опустился стартовый флаг. Поехали. После прекрасного старта Дик 
Симэн умчался вперёд, за ним Штук на Auto-Union, потом Карачиолла.
Однако одна машина все еще торчит на старте. У меня перехватывает дыхание: это 
Херманн Ланг! Он дал на старте совсем немного больше газу и – «фффииии!» — 
колеса прокрутились.
Что ж, Херманн Ланг — не дождевой гонщик. Когда светит солнце на старте, ему 
нет равных. Но, как только начинает идти дождь, вся его удаль пропадает. Позже 
мне удалось его излечить...
Но в этот день он тронулся только тогда, когда его обошли уже шесть соперников. 
По его лицу видно: теперь он в ярости. А тот, кто в ярости, еще никогда не был