в машине, которая не могла предоставить мне эти возможности. Золотое правило 
состоит в том, чтобы переходить в конкурентоспособную команду, а в 1997 году, 
казалось, я это правило нарушил.
Шансов защитить титул в Arrows у меня не было никаких, поэтому я был должен 
найти новый вызов, который зажег бы во мне огонь на весь сезон. Поиски 
мотивации могут стать проблемой, но в моей ситуации мне не пришлось ходить 
далеко. Фактически все, что мне надо было сделать для этого, так это выслушать 
критику в свой адрес.
Одним из наибольших обвинений, брошенных после победы в мой адрес, стало 
избитое клише, будто я выигрывал гонки лишь потому, что сидел в лучшей машине. 
Глубоко в душе я знал, что это не так, но было бы неплохо повернуть ситуацию 
таким образом, чтобы в конце концов доказать, что я был пилотом, имеющим больше 
способностей, чем мне приписывали. Вот этот шанс Arrows мне предоставил. Если 
бы я смог довести их машину до не виданного ранее уровня, то доказал бы всему 
миру, что помимо всего прочего, я был пилотом, заслужившим звание чемпиона мира 
— тем, кто действительно мог гоняться. Таковы были мои планы.
За время пребывания в Arrows произошло как несколько приятных моментов (захват 
лидерства на Гран-при Венгрии и почти выигранная поул-позиция в последней гонке 
сезона в Хересе), так и ряд невеселых эпизодов. Машина была плоха, и для всех в 
команде, включая меня, это создало проблемы. Если тебе платят как спортсмену, а 
результатов нет, тебя начинают клевать со всех сторон. Никому не нравится 
видеть человека, получающего много денег, и на сторонний взгляд их не 
оправдывающего, но с другой стороны, я был самой разочарованной стороной. Я 
нахожусь в Формуле-1 потому, что меня пьянят гонки и работа над машиной. 
Пятиться назад противоречит моему честолюбию. Во время моего сезона в Arrows 
Том Уокиншоу воспользовался случаем, чтобы на столь обласканном вниманием 
прессы Гран-при Англии публично предъявить мне претензии в том, что я не 
выполняю свою долю работы в команде. Он сказал, что Хилл частично утратил 
мотивацию, и, мол, не сильно-то и старался. Услышав это, я пришел в ярость.
Подобные обвинения абсолютно не провоцируют меня выступать лучше. Это тот тип 
словесных уколов, что витают вокруг, и затем, до того, как они дойдут до тебя, 
находится целый хор людей, эту тему развивающих. Вряд ли то, что я получал 
хорошие деньги за управление плохим болидом, было моей ошибкой. Хорошее 
тактическое мышление не помощник, когда ты идешь восьмым и продолжаешь 
отставать. Просто все были разочарованы, видя, как временные и денежные затраты 
выбрасывается в корзину.
Критика, подобная той, что высказал Том, говорит в первую очередь о том, что 
шеф сыт по горло отсутствием успеха у его команды. Позже, когда я закончил тот 
уикенд, добыв очко на глазах у переполненных трибун «Сильверстоуна», было 
высказано предположение, что я, дескать, так хорошо выступил из-за критики в 
мой адрес. Ни слова правды. Улучшение результата сразу после того, как пилот 
был публично раскритикован, вовсе не означает связь этих двух событий. У меня 
такой характер, что если я хочу добиться поставленной цели, то отдам ради этого 
всего себя. Я бы ничего не добился в Формуле-1, если бы поступал по-другому, и 
именно поэтому я добыл очко для Тома и Arrows в тот день. С его словами, 
брошенными в мой адрес, поделать ничего уже было нельзя, кроме как выложиться в 
гонке на полную катушку плюс небольшой подарок фортуны в виде нескольких не 
финишировавших болидов впереди.
Все силы в пилотаж я вкладываю на подсознательном уровне. Еще ребенком сев на 
мотоцикл, с самых первых секунд я понял, что это самое лучшее, что я когда-либо 
делал, и то чувство возбуждения и решительности никогда меня не покидало. 
Существует простая связь между тем детским опытом и моим нынешним участием в 
гонках — я прихожу в дикий восторг от ускорения. Эта простая формула работает 
уже больше тридцати лет.
В первый раз я встал на лыжи в возрасте пяти или шести лет, мне это понравилось,
 в десять я впервые проехался на том самом мотоцикле. Уже тогда я ненавидел 
ездить на нем со скоростью черепахи. Я хотел ездить быстро.
Вряд ли моя любовь к скорости передалась мне от моего отца, ведь я вовсе не 
стремился стать автогонщиком. Меня совсем не тянуло к автомобилям, тогда как 
мотоциклы напротив, очаровывали.
Управляя мотоциклом, ты сливаешься с ним в единое целое. В нем есть что-то 
неземное. Вождение мотоцикла с наклоном делает движение больше похожим на полет,
 чем на вождение автомобиля, движущегося в горизонтальной плоскости. На 
мотоцикле каждое движение твоего тела оказывает воздействие на него — мотоцикл 
движется вместе с тобой, поэтому ты иногда ощущаешь, будто мотоцикл является 
продолжением твоего тела.
Я начал постоянно гоняться, когда мне было 19 лет. В будние дни я работал 
строителем и это приносило мне достаточно денег, чтобы я смог купить свой 
первый мотоцикл и вывести его на трассу. У меня был старенький фургон и каждую 
субботу я начинал с того, что закатывал мотоцикл в его кузов и отправлялся на 
гонки. Тогда для меня это было ВСЕ.
Я представлял себе, как побеждаю, но была одна существенная проблема: я просто 
не знал как это делается. Все, что руководило мной, была жесткая решимость в 
том, что я не смирюсь с поражением и добьюсь своего, чем бы ни занимался. Не 
хватало ли мне так необходимых денег, ломался ли по дороге на трассу мой фургон 
— я рассматривал каждую проблему как вызов, брошенный мне лично, и который мне 
необходимо преодолеть.
Я отказывался от помощи, так как хотел добиться самостоятельного успеха, но я 
участвовал в национальных мотогонках, где гоночные стандарты были слишком 
высоки для новичка-одиночки. Все, что у меня было — это одержимость, связанная