Я поворачиваю влево, в этот момент начинается безумная вибрация спереди справа, 
я пытаюсь повернуть, машина не слушается, пробую еще раз — безуспешно. Нажатие 
на педаль тормоза практически ничего не дает, я вижу перед собой стену, надо 
еще посмотреть, не удастся ли немного изменить угол удара. Пробую еще, опять не 
получается. Теперь все остальное бесполезно, и тогда я убрал руки с руля, 
положил их на плечи и стал ждать.

В больнице я уже знал все. Дистанция до стены показалась мне довольно большой 
(я был ужасно испуган, когда на следующий год увидел, какой смехотворно 
короткой она была для машины на скорости 280; и если дальше подумать и начать 
подсчеты: в секунду ты пролетаешь 80 метров, здесь до стены было, может быть, 
40 метров, т. е. полсекунды). Что могло тогда происходить в голове: дерьмо, 
впереди сломалась подвеска, нет, впереди она не сломалась, но колесо в воздухе, 
значит, что-то сломалось сзади слева, а потом попытка — может быть, получится 
еще немного добавить угол поворота. В моей памяти, правда, не было замедленного 
протекания процесса, наоборот, самым важным впечатлением была убийственная 
скорость, но, тем не менее, все эти мысли смогли как-то разместиться.
К этому еще некоторые телодвижения, которые ты можешь сделать — убрать руки с 
руля, это ни в коем случае не рефлекс, скорее заученное преодоление нормального 
рефлекса (известно: ты сломаешь себе кисти и руки при столкновении); я был 
позже горд, что в первый раз сделал это правильно.
Затем правильным было бы еще перемещение затылка и шеи, но этого я не сделал: 
при развороте, когда ты замечаешь, что едешь задом, прижимаешь голову назад до 
упора, чтобы защитить затылок. В этот раз после первого удара меня закрутило, и 
когда произошло второе столкновение, голова была напряженно наклонена вперед, 
поэтому и случился такой удар затылком.
Тому, что я пережил аварию, я обязан быстро проведенным спасательным работам, 
но прежде всего — действительно невероятной прочности углеволоконного монокока 
и конструкции Джона Барнарда. Поворот Tamburello проходится на 280 км/ч, и о 
помощи тормозов на последних метрах можно даже не говорить, так что удар в 
бетонную стену произошел на скорости далеко за 200 км/ч.
Джон Барнард — это фанатик безопасности Формулы 1. Позднее он расскажет: «Я 
думал, что мой мир рушится. Я знал, что Герхард не делает ошибок в этом 
повороте, и если потом ты видишь машину, а гонщик еще внутри, и он не шевелится,
 то у тебя внутри все рушится. Это, должно быть, дефект в автомобиле, и ты 
думаешь только, Господи, может ли быть, что я при конструировании сделал что-то 
такое, о последствиях чего не подумал? Если пилот в одной из моих машин 
получает тяжелые ранения или даже погибает, и причиной была бы ошибка в 
конструкции, то я должен был бы немедленно прекратить свою деятельность. Такой 
дефект придал бы мне чувство полной несостоятельности».
В этом отношении я могу его на самом деле успокоить: если ты на скорости 
280 км/ч въезжаешь в стену и впоследствии получаешь только синяки на ногах, то 
конструктору не в чем себя упрекнуть. С другой стороны, кое-что говорит о том, 
что причиной аварии была деталь конструкции.
На моей Ferrari передний спойлер сломался внутри в корневой части, тем самым 
машина осталась без прижимной силы впереди и стала неуправляемой. Боковые 
крылышки в соответствии с тогдашним регламентом должны были быть абсолютно 
жесткими, скручивание их не допускалось. Это означало, что нагружался весь 
спойлер, если боковые пластины касались бордюрного камня. То, что вся штуковина 
поэтому может сломаться, было понятно, поскольку углеволокно не может гнуться. 
С другой стороны, это наша повседневная работа — с грохотом переезжать бордюры 
и подвергать переднее антикрыло постоянным ударам, так что нельзя, чтобы из-за 
этого сразу угрожала катастрофа. Если же в одном из тысячи случаев все-таки она 
и происходила, это означало, что что-то пошло не так.
Во всяком случае, спортивные чиновники также отреагировали на мою аварию: с 
этого момента боковые плоскости антикрыла не должны были быть жесткими.
Пожарные были на месте молниеносно. Хотя пламя полыхало очень сильно, но 
источником его был только тот бензин, который находился в трубопроводах; 
безопасная конструкция бензобака замечательно выдержала.
Сид Уоткинс, знаменитый главный врач Формулы 1 и ее настоящий ангел-хранитель, 
был едва ли не через минуту на месте происшествия. Он констатировал: «Пожарные 
как раз погасили пламя. Бергер еще сидел в машине. Ситуация выглядела 
угрожающей, поскольку трава вокруг выплевывающего топливо Ferrari была 
пропитана бензином. Пожарные и я извлекли Бергера из автомобиля. Я открыл 
забрало и констатировал наличие дыхания. Его ремень был очень туго затянут, так 
что у нас были проблемы с его разрезанием. В этот момент он очнулся и начал 
сопротивляться нашей помощи. Мне тогда показалось, что он вырвется и убежит 
прочь от своих спасителей. Я навалился ему на грудь, а два пожарных держали 
ноги, что сделало его небоеспособным».
Я противопоставлю профессору, который за эти годы стал моим хорошим другом, 
свою версию происходившего:

Я чувствую укол и просыпаюсь. Где я? В отпуске. Я в отпуске. Нет, я не в 
отпуске. Кто-то хочет засунуть что-то мне в рот, а я не хочу, я боюсь 
задохнуться. Защищаюсь. «Лежи», говорит кто-то по-английски, «не двигаться. Ты 
попал в аварию.» Мой шлем всегда тяжело снимается, я это знаю. Он еще на мне? 
Мне это неизвестно. Я смотрю на руки, перчаток нет. Пузыри, кожи нет, видно 
мясо. Все болит. Я не могу пошевелиться. Патрезе…Я хотел его обогнать. Потом я,