— по-итальянски искрящаяся сторона его прохиндейства.
Теперь я был твердо уверен, что с окончанием сезона хочу закончить с этим. Я 
даже поговорил с Аной об этом. Моя умная португальская жена, которая знала меня 
уже очень хорошо, сказала:

You will see, zito.


Португало-испанская ласкательная форма выражений Анны обладала особенно мягким 
теплом.
Gerhardzito
означало «маленький Герхард», а
zito
была самая мягкая часть этого.

Перед канадским Гран-при у меня было интервью прессе в Нью-Йорке, на котором я 
упомянул о необходимости еще одного визита к врачу. Меня интересовало, что 
скажет американский специалист про мои пазухи. Мало чего нового: надо удалять 
два зуба, временный прием антибиотиков правилен.

Звонок Бриаторе.
Врач говорит, что ты не можешь выступать на Гран-при.

Это была, конечно, чепуха, не говоря уж о довольно редком истолковании 
врачебной тайны. В эту же ночь в газете «Курьер» уже было написано, что на моем 
месте в Монреале будет Александр Вурц. Все пахло тем, что Флавио Бриаторе имел 
большие финансовые интересы во временном приеме на работу Вурца.
Я чувствовал себя слишком плачевно, чтобы инсценировать какое-то серьезное 
сопротивление. Вернулся в больницу, чтобы быть готовым к Маньи-Куру, и, услышав 
от Флавио, чтобы я только не спешил с решением, лег снова под нож.
В период между Маньи-Куром и Сильверстоуном разбился мой отец, я расскажу об 
этом в последней статье.
Когда после трех пропущенных гонок я вернулся на сцену, был этап в Хоккенхайме. 
Теперь я абсолютно точно знал, что хочу уйти в конце сезона. Еще точнее я знал, 
что я не буду больше ездить у Бриаторе, так что на пресс-конференции я сказал, 
что продление договора в Benetton на моей повестке дня не стоит.
Потом началась квалификация в Хоккенхайме, и это уже совсем другая история.



Глава 11. Коллеги. Часть 1

Первым человеком, с которым я познакомился, был Лауда. Он был уже очень стар, 
на целых десять лет старше меня.
Поскольку у меня вообще не было идолов, он тоже не мог им стать. Лауда был 
гонщик-бизнесмен, это вызывало во мне уважение, но было так далеко от меня, что 
не особо интересовало. Кроме того, я не мог в нем найти ни капли общего безумия,
 для этого Лауда был слишком приземлен, с тогдашней точки зрения даже скучен.

С самого начала я был уверен в том, что хороший гонщик не может быть славным 
парнем. Так что Кеке Розберг хорошо вписывался в мои представления.
[33]
Хотя он был даже старше Ники, но при этом намного непосредственней. Первые 
контакты были многообещающими, так как Кеке был полностью готов следовать за 
мной до границ глупостей, туда, где всем прочим становилось слишком круто. В 
некоторых случаях о нем можно было просто снимать кино.

Подъезд к трассе Ле Кастеллет, Розберг передо мной. Когда мы остановились перед 
воротами, я слегка стукнул его авто в зад, просто потому что почувствовал 
необходимость сделать это. Он спокойно вышел из машины, залез на капот моей BMW,
 прошел по крыше, остановился ненадолго, проверил двумя прыжками ее прочность, 
спустился по багажнику, не торопясь вернулся к своей машине и поехал дальше.
Подобными изъявлениями любви Кеке Розберг завоевал мое сердце. Из всех гонщиков 
Формулы 1 начала 80-х годов он больше всех походил на тирольца.
Розберг нравился мне и как гонщик, так как в то время я оценивал их не по 
результатам, а по шоу, мужеству и тому, как они кидались в драку. У Розберга 
было сердце льва и к этому гениальное владение машиной.

Нельсон Пике
[34]
был тоже примерно таким, как представляют себе гонщика. Он владел кораблем и 
самолетом, был всегда окружен стильными девчонками и был свободным, 
легкомысленным типом. Супер-талант, но, вероятно, не особо трудолюбивый, что в 
то время еще не привлекало внимание. Между 1986 и 1988 годами падающая и 
поднимающаяся кривые Нельсона Пике и Айртона Сенны пересеклись в широком 
спектре соперничества и ненависти. Из-за моей дружбы с Сенной я автоматически 
держал дистанцию к Пике, а заодно и к Просту. Прошли годы, прежде чем я 
избавился от предрассудков и сегодня я нахожу, что Алан Прост более чем в 
полном порядке.