облегчила бы принятие решения… лучшего, более верного… наверное, тем же 
способом, как если бы, когда ужасно боишься наркотиков в отношении собственного 
ребенка, то берешь его и отводишь в место, где есть наркозависимые больные, для 
того, чтобы напугать. Но из ситуации в больнице я не получил никакого указания, 
просто был рад, что еще раз смог увидеть Айртона. Повреждения черепа, насколько 
было видно, совершенно не смешивались с картиной погибшего друга, он остался 
навечно невредимым.
Впечатления от Айртона Сенны.
Я полагаю, что он был счастлив. Даже уверен. У него была такая же чудесная 
жизнь, как у меня, и плюс еще три чемпионских титула. Я не знаю, может быть, он 
хотел стать чемпионом шесть раз, чтобы обогнать Фанхио. Но это было все, чего 
ему могло не хватать.
В нем было что-то сверхъестественное. Излучение, как будто он пришел с другой 
планеты, и поэтому у него больше кругозор, больше клеток мозга, больше силы, 
больше энергии. Если он и не имел принципиальной ауры сердечности, тем более 
панибратства, но в его внешности, глазах, улыбке было столько харизмы, что люди 
не только восторгались им, но и любили его.
Он поднял планку в Формуле 1 на целую ступень выше. Он проводил техническую 
работу, как Лауда или Прост, на недостижимой до тех пор высоте.
Для нас он являлся кем-то выше всяких подозрений, что означало в некотором роде 
и неуязвимым, но я не думаю, что он себя видел именно таким. Он не обладал 
безумной, окончательной неустрашимостью, как Жиль Вильнев. Он часто подходил ко 
мне с компьютерной распечаткой, на которой было видно, что я проехал такой-то 
поворот на полном газу, и говорил: «Ты рехнулся. Если ты там вылетишь, то…». 
Нет, абсолютное бесстрашие не было его сильной стороной. Он был не «диким псом»,
 а превосходным и самым концентрированным гонщиком, с огромной перспективой, 
которого не с кем и сравнивать. Его смерть для Формулы 1 была настоящим 
падением солнца с небес.
Вопрос о причине аварии по-настоящему не прояснить, по крайней мере, не с той 
уверенностью, которая могла бы убедить весь мир. В конце концов, не помогло и 
дорогостоящее судебное разбирательство в Италии тремя годами позже.
Единственный аспект однозначен. Зона вылета в районе поворота «Тамбурелло» была 
слишком опасной и не соответствовала стандартам безопасности, которые просто 
требуются Формуле 1. Никогда нельзя будет исключить аварии из-за дефектов или 
человеческих ошибок, так что хотя бы зоны вылета должны быть соответственно 
приспособлены.
На видеосъемке было видно, что машину подбросило на неровности (что еще ни о 
чем не говорит), затем она не зашла в левый поворот, а разбилась при движении 
по прямой. По данным телеметрии, скорость при столкновении была 264 км/ч. На 
мой взгляд, все указывает на поломку рулевого управления. Фото, позднее 
опубликованное в одном бразильском журнале, подкрепляет это мнение. Там по 
плечам и рукам видна типичная поза пилота, поворачивающего влево, но передние 
колеса остаются направленными прямо.
Я полагаю, что важно знать действительную причину, но только для самой команды, 
для технических специалистов, которые должны извлечь отсюда урок. Делать из 
этого судебный спектакль с далеко идущими последствиями — противоречит самому 
духу Формулы 1. Все ее участники пускаются в рискованное мероприятие и 
одновременно делают все, что в человеческих силах, чтобы минимизировать этот 
риск. Если начинают искать криминал в не поддающихся учету случайностях, 
опасности подвергается вся Формула 1. Мертвому, конечно, все можно приписать, 
но я думаю, в том, как Сенна представлял себе свой спорт, не было бы места для 
судебных разбирательств.
Похороны в Сан-Паулу не имели ничего общего с обычными похоронами, это было 
нечто большее, как и сам Сенна. От каждого красного ковра до каждого самолета, 
грохотавшего в небе, и до белого платья матери, все было «по-сенновски», как 
будто он дирижирует, показывая, кто что должен делать. В дни после его гибели у 
меня в глазах стояли слезы, а вот во время самих похорон — определенно нет. Это 
было больше, чем торжественный парад, как если бы народ благодарил своего 
короля, который привел к победе в битве. Даже его отец не плакал при погребении,
 это и не должно было быть печальным, а чем-то другим, чем-то более высоким и 
мистическим. И, тем не менее, все было настроено, стильно, и еще раза в три 
усиливало тот миф, который был у Сенны уже при жизни.
Перед похоронами вновь разгорелись дискуссии, не было ли неправильно 
установлено время смерти. Дело в том, что для организатора гонок, особенно в 
Италии, намного проще, если смерть пострадавшего в аварии будет констатирована 
не на месте, а после транспортировки, например, в больнице. В противном случае 
трасса должна быть сразу же закрыта, а новый старт невозможен.
Брат Сенны в первую очередь обвинял во всем Берни Экклстоуна. Он был убежден, 
что Айртон погиб на месте. Я уже упоминал выше, что данные того дня на самом 
деле были неясными, с другой стороны, должна была существовать целая цепочка 
людей, чтобы эта ложь воплотилась, а в это я действительно не верю.
Я принял в этом сомнительном случае сторону Экклстоуна и считал неправильным, 
что его, несмотря на приезд в Бразилию, не допустили на погребение. Помимо 
оскорбления, это была очень печальная ситуация. Приглашенных на похороны гостей 
из Европы отвозили на машинах и автобусах из отеля, группа ожидающих 
становилась все меньше, пока в конце не остался один Берни Экклстоун с женой. 
Все-таки я знал, что Айртон и Берни были в хороших отношениях. Несмотря на 
деловые конфликты, они уважали друг друга и даже любили. Если Сенна, в конце 
концов, поднялся до уровня бога автоспорта, то был же и Экклстоун, который 
предоставил ему в распоряжение сцену соответствующих огромных размеров. И Сенна