этом все и закончилось.
С безумными чувствами, но зато триумфально, мы достигли Готхаба. На виде с 
земли все это тоже выглядело давно замерзшей унылой планетой.

Поскольку мне было очень жаль юношу, заправлявшего самолет, то захотелось 
сказать что-нибудь приятное, и мне пришло в голову: «Nice place here».
[9]


В ответ на это молодой человек просиял среди снежной бури и ответил с 
поразительной убежденностью: «Yes. Only the weather is bad».
[10]

Эта относительность понятия «приятное место» дала мне большое поле для 
размышлений. Происходит ли с другими так же? Например, Тироль мне кажется 
замечательным, а Сенна, который родом из Рио, думает: «Вот бедняга».
Мы покинули Готхаб курсом на Исландию, которая показалась нам тропическим 
островом. Из Кефлавика мы полетели в Лутон, наиболее оптимальный для 
Сильверстоуна аэропорт, предназначенный для реактивных самолетов. Была точно 
полночь.
Следующие два дня я тестировал активную подвеску McLaren и несколько 
аэродинамических нюансов. Я надеялся еще на секунду приблизиться к Williams, но 
это было иллюзией.
С официально объявленным теперь уходом Honda команда McLaren оказалась перед 
очередным препятствием, да еще Сенна сказал Рону Деннису, что он покидает его и 
уходит в Williams. Правда, эти разговоры пока оставались секретом, прежде всего 
благодаря политической власти Алена Проста, который без помех хотел получить 
свой четвертый чемпионский титул. В 1993 году Сенна должен был остаться в 
McLaren, как выяснилось, с моторами Ford, а также со странным контрактом, 
который действовал только от гонки до гонки.
Так мы выступали в 1993 году в разных командах, Сенна в McLaren c не очень 
хорошим двигателем Ford (и, в конечном счете, не имея шансов против Проста в 
Williams-Renault), а я в Ferrari.
Тем самым отпала последняя крупица холода в отношениях, который почти неизбежен 
внутри командной «упряжки» в Формуле 1, и осталась только ничем не отягощенная 
дружба. Благодаря нашему общему другу по фитнесу Йозефу Лебереру уже давно 
образовался треугольник, в котором развилась «шутливость», какой Сенна просто 
не знал. Под словом «шутливость» я имею в виду легкость тонов общения, смех над 
всеми теми ситуациями, которые не касались на полном серьезе нашей работы. Это 
такой вид повседневного пройдошества, из которого развивается небольшая 
художественная форма, которая в конечном счете становится для посвященного 
обычным состоянием. Для меня это состояние было нормальным, поскольку я всю 
жизнь ни к чему другому и не привыкал, но для Сенны это было новое качество 
жизни, раз оно освободило его от постоянной необходимости быть очень серьезным, 
характерным и политически корректным, как положено мировой звезде.
В любом случае, он просто тащился от всего этого веселья, даже если на это 
оставалось только пару минут времени. Йозеф стал важным человеком в жизни Сенны,
 гораздо большим, чем просто массажист или руководитель по фитнесу, а настоящим 
доверенным лицом, и наш «треугольник» выдержал и тогда, когда мы очутились в 
разных командах. Разве что, когда я ушел в Ferrari, было ясно, что Джо 
останется с Сенной, и я пригласил назад Хайнца Лехнера, который занимался мной 
еще во время первого периода в Ferrari. Хайнц — отличный физиотерапевт, тоже из 
группы ребят Дунгля.
Тем временем мое представление о Сенне приобрело завершенность. Я воображал, 
что нахожусь как бы автоматически на пути к тому, чтобы стать лучшим в мире 
гонщиком, и все это логично произойдет из моего таланта. До тех пор, пока не 
понял однажды, что на этом пути нельзя миновать Сенну.
Это действительно можно понять лишь тогда, когда знал его очень хорошо и 
работал с ним вместе. Например, Жан Алези часто фантазировал, что считает себя 
способным «согнуть» Сенну, а я говорил ему, ты заблуждаешься, ты даже не 
приблизишься к этому. В некоторые моменты, в определенных поворотах, да, 
разумеется, его можно было превзойти, но в общем — нечего было и думать.
Об этой совокупности и идет речь. Времена, когда гонщика оценивали только по 
его скорости и рефлексам, прошли. У Айртона Сенны это было согласованность 
разума, концентрации и силы. Его способность концентрироваться на гоночном 
вождении была выше, чем у всех нас, на две или три ступени, это было 
сенсационно.
Конечно, я подсматривал за ним, и всегда раздумывал над тем, в чем заключается 
его тайна, и как ловкий тирольский парень смог бы это воспроизвести. Самое 
большее, что я понимал, была его религиозность, но этот путь никуда меня не 
привел. Он все-таки выталкивал людей с трассы и на скорости 200 км/ч, что не 
было так уж религиозно, поэтому тут мне до конца не все понятно. Религия и 
бытие бойцом, это как-то противоречит друг другу, но, конечно, религиозные люди 
тоже шли на войну и убивали, и говорили, что это их долг. Я слишком мало 
понимаю в этом, я лишь уважал все, что было связано с его религиозностью. Но 
это было не то, за что я сам мог бы ухватиться.
Через год после меня Сенна покинул McLaren и перешел в Williams. Это была 
ломовая акция, соответствовавшая характеру Сенны: Williams на 1994 год уже имел 
действующий контракт с Простом, но Сенне на это было наплевать. Он вообразил 
себе, что должен ездить обязательно за команду Williams, потому что только этот