Ежедневной борьбе. Хорошо, что у меня  получилась  такая  дружная  семья  и,
главное, мама, которая помогала в домашних делах. Но я  чувствовала  иногда,
силы мои истекают. Не знала, на сколько меня еще хватит. Каждый  раз,  когда
мои  спортсмены  чего-то  добивались,  мне  говорили:  "Ну  и  что,   ничего
особенного..."  Я  не  знала,  чего  там  было  больше  -  непонимания   или
дипломатии.
   С 1982 года я начала бороться за поездки команды на зарубежные турниры. В
международном отделе Спорткомитета меня уверяли: "Вы  не  будете  играть  за
рубежом, вы не  будете  встречаться  со  спортсменами  из  ЮАР!"  Порой  мне
казалось,   что   Сергей   Сергеевич   Андреев,   старший   тренер   сборной
шестидесятых-семидесятых годов,  при  котором  команда  достигла  наибольших
успехов, был вполне доволен таким поворотом дела, при котором мы  оставались
во веки веков непревзойденными. Он и во мне  искал  союзника,  полагая,  что
приятно сознавать: выше Морозовой никто не поднялся.  Но  у  меня  к  своему
прошлому нет зависти. Когда девочки из сборной СССР побеждали сильнейших,  я
получала огромное удовольствие. Я  никогда  не  расстраивалась,  что  Наташа
Зверева за пару  лет  зарабатывала  больше,  чем  я  получила  за  всю  свою
спортивную карьеру. Тот путь, который я прошла, я выбрала  сама.  Я  верила,
что когда мы сдавали в Спорткомитет все свои призы и ни о каких премиях речи
быть не могло, то так оно и должно было быть. Мне говорили  серьезные  люди,
которых я уважала, что эти деньги нужны стране. Я не знала,  на  что  уходят
заработанные мною десятки тысяч долларов, я считала, что  их  используют  на
нужное дело. Я переезжала границу, попадала на Запад, выходила на  парижские
корты - ровные корты, как приятно было играть на них, но  знала,  что  через
две недели буду в Москве, что на кортах в Лужниках у меня будут разъезжаться
ноги, и все равно доказывала, что лучшие в  мире  корты  на  стадионе  имени
Ленина. Я покупала пальто в Лондоне,  а  говорила,  что  в  ГУМе.  Мне  было
стыдно, что я не могу купить его в московском универмаге. Я делала свое дело
на мировом уровне, в отличие от тех, кто шил  пальто.  Потом,  спустя  годы,
Зверевой и Чеснокову было сложно верить в то, во что  много  лет  верила  я,
рано или поздно наступает предел.
   Наконец, шестнадцатилетние Лариса Савченко и  Наташа  Быкова  поехали  на
открытое первенство Франции. Они проиграли в первом круге, но  я  ничего  не
могла им сказать, поскольку видела, в какое  состояние  они  попали:  первый
взрослый турнир, и сразу же такой знаменитый!
   До отъезда у нас оставалось десять  свободных  дней:  обратные  билеты  я
взяла из  расчета  -  вдруг  прилично  сыграем.  Просто  сидеть  и  смотреть
соревнования я считала бессмысленным. Во Франции всегда в это время проходят
еще несколько турниров,  я  отправилась  к  Жаку  Дорфману,  главному  судье
чемпионата, который еще судил мои встречи на  Кубке  Суабо,  поэтому  помнил
меня игроком, и попросила его помочь с турниром. Русские -  это  в  общем-то
реклама, и Дорфман в предместье Парижа нашел мне турнир, где  девочки  могли
поиграть, а не сидеть на трибунах. Лариса выиграла этот маленький турнир без
призового фонда. Зато получила кубок, тем более что мы возвращались в Москву
вместе со сборной по футболу, которая тоже везла кубок, правда, в  три  раза
больше, чем у нас. Но и мы летели не с пустыми руками.
   Я - ТРЕНЕР
   Когда ты спортсмен, ты многого не понимаешь. Наступил трудный  момент,  я
оказалась в новой роли служащего в отделе тенниса  Спорткомитета.  Все,  кто
там находились, когда-то были моими тренерами, но с того дня, как я вышла на
работу,  наши  права  сравнялись,  мы  стали  коллегами.  Думаю,  что  своим
появлением большой радости новым сослуживцам я не доставила,  отдел  тенниса
получил меня как бы в нагрузку.
   В комитет я пришла игроком, привыкшим, что все "мелочи жизни", от покупки
билетов на самолет до аренды кортов на тренировочном сборе, кто-то делает за
тебя. А еще надо получать и струны, и талоны, собрать на каждую  бумажку  по
десять подписей. Я сразу почувствовала, как  все,  за  исключением  Голенко,
наслаждались моими промахами. Я страдала.
   Я приходила к волейболистам, баскетболистам, и  там  мне  объясняли,  как
писать  служебные  бумаги,  в  какой  отдел,  по  какому  поводу  полагается
обращаться. Надо было изучить оформление смет, этому ни в одном институте не
учат.
   Раздражала я, скорее всего, тем, что уровень моих результатов до сих  пор
остается самым высоким в стране. Еще спортсменкой я много читала за  рубежом
специальной литературы, покупала ее, и, в конце  концов,  у  меня  сложилось
свое  представление  о  том,  как  надо  тренировать  спортсмена  на  высшем
теннисном уровне. И то, что моя сборная добилась каких-то результатов, - все
это только подтверждало  правильность  нашего  пути.  Но  Шамилю  Тарпищеву,
старшему тренеру и мужской и женской сборной, тогда было не до теоретических
споров.
   У нас в команде играла общая любимица Оля Зайцева - вот  ей-то,  как  мне
кажется, и помешала эта всеобщая любовь. Оля  ездила  на  все  соревнования,
приглашалась на все сборы, но ни разу не показала результата выше, чем  Юлия
Сальникова. Если тебе на протяжении пяти лет говорят, что  ты  самая  умная,
самая талантливая,  самая  красивая  и  тренируешься  у  лучшего  тренера  в
Советском Союзе, а в этот момент появляется девочка, которая один  раз  тебя
легко обыграла, второй,  то  в  такой  ситуации  даже  самый  психологически
устойчивый игрок, как правило, не выдерживает.
   Шамиль видел будущее в Оле, я - в  Юлии  Сальниковой.  Ошиблись  мы  оба.
Появились Лариса Савченко и Наташа Зверева.