Морозова могла бы взять на себя игру. Я уступать  не  привыкла,  приходилось
бегать за каждым мячом. Витя, конечно, развлекался  как  мог.  Любая  Витина
свеча моему партнеру казалась необыкновенно сложной, а  я  должна  была  эту
свечу, где бы ни стояла, достать. Каждое ускорение смертельно  мучило  меня,
но я заставляла себя его делать, при этом еще и старалась показать, что  мне
совершенно не тяжело. Смешно  говорить,  но  благодаря  своим  партнерам  из
Большого театра я вновь почувствовала, что могу двигаться.
   К середине ноября я  вошла  в  ритм  своих  обычных  тренировок,  к  моим
занятиям подключился тренер сборной. Теперь я уже целенаправленно готовилась
к Кубку Федерации.
   Я испытывала огромную радость, что снова в команде.  Пусть  подумают  обо
мне нехорошо, но  по  дороге  в  Австралию  я  надеялась  хорошо  выспаться.
Катеньке тогда шел шестой месяц, и она никак не хотела  спать  по  ночам.  И
хотя муж вставал к ней регулярно, я все равно просыпалась. Наступило трудное
время, ведь я уже начала работать с полной нагрузкой  и  должна  была  иметь
нормальный сон. Тем не менее никак не получалось проспать целиком всю  ночь.
Можно отдать Катеньку на  ночь  к  бабушке,  но  тогда  бабушка  днем  будет
валиться с ног.
   Витин отпуск прошел, второго, понятно, ему никто  не  дал,  и  жизнь  моя
становилась с  каждым  днем  все  ужаснее.  Мне  говорили:  "Как  ты  хорошо
подготовилась к Кубку Федерации!" А как я готовилась? Утром вставала ни свет
ни заря (Вите завтраки я уже не  готовлю,  это  ясно),  готовила  еду  Кате.
Кормила ее кашей, мыла, убирала и заворачивала. Пока кормила, готовила новую
порцию каши. В это время приходил  Витин  папа.  Катечка,  уже  укутанная  в
одеяло, выезжала на прогулку.  Огромная,  тоже  укутанная,  бутыль  с  кашей
ожидала ее возвращения. Пока Катя с дедушкой гуляли, я садилась в  машину  и
отправлялась на тренировку. К половине  десятого  выскакивала  на  корт.  До
половины двенадцатого тренировалась. Пятнадцать минут душ,  к  двенадцати  я
вылетала из зала. До часа я должна была купить продукты для дома, для  Кати,
для мамы и тети, которые лежали в  больнице.  Мама  и  тетя  Катя  попали  в
соседние больницы  -  это  единственное  везенье,  что  они  друг  от  друга
неподалеку расположились. Я возвращалась домой с полными сумками, а  дедушка
привозил с прогулки Катю. Кормила ее, вновь перепеленывала. Катя не засыпала
после второго кормления, мы с  ней  общались,  разговаривали,  а  я  попутно
готовила обеды - для дома и двух больных. К шести часам возвращался с работы
Витя. Катя, как почетный приз, передавалась ему, а я уезжала к маме и  тете.
Конечно, мне помогала семья брата, сына тети Кати,  поэтому  я  моталась  по
больницам не каждый вечер, но через два дня на третий обязательно.  Утренняя
часть моей жизни не менялась полгода, вечерняя разнообразилась, но последние
месяцы перед выездом тренировки проходили уже и вечером.
   Вот почему, летя на  командное  первенство  мира,  я  эгоистично  мечтала
отдохнуть и отоспаться. Но как только я села в самолет,  меня  стало  грызть
беспокойство, такого щемящего чувства я не знала никогда: страх за  ребенка.
Что с ним? Ему ведь шесть месяцев, а ты его оставила! Пусть  даже  с  самыми
близкими людьми - мужем и мамой, но оставила! Весь  долгий  перелет  я  себя
уговаривала, что могу выспаться, никто  ведь  не  кричит,  не  мурлычет,  не
курлычет. Я требовала от себя: засни!  Но  заснуть  не  могла,  хотя  всегда
хорошо спала в самолете.
   В Австралии, когда мы вышли из самолета, нас встретила 35-градусная жара.
У Лены Елисеенко  даже  лопнули  сосуды  на  ногах.  Синяк  был  размером  в
маленькую дыню. Первый матч со сборной Швейцарии. Как играла, не  помню,  но
чувство, что умереть могу прямо на корте, в памяти  осталось.  Я  бежала  за
мячом с таким ощущением, что тащу за собой привязанную к ноге гирю. Ноги  не
слушались, руки не слушались, но выиграла.
   Второй матч был со сборной Румынии. Я играла с Ружечи, которая входила  в
десятку мира, да и команда  Румынии  считалась  тогда  сильной.  Выиграла  я
первый сет, во втором мне стало ясно - сейчас лягу на корт, а встать уже  не
смогу. Тарпищев на переходах обдувал  меня,  обмахивал  полотенцем,  лил  на
голову  воду,  какие  только  процедуры  он  не  проделывал,  все   казалось
бесполезным. Какими-то дикими усилиями, при счете 3:3,  я  выигрываю  подачу
Ружечи. Я сажусь и думаю: "Оля,  тебе  осталось  выиграть  два  гейма,  надо
сделать это сейчас, иначе ты помрешь на площадке,  если  игра  затянется  до
третьего сета". А Ружечи отказалась играть  дальше,  она  повредила  колено.
Прежде я всегда ее обыгрывала, и до того, как она вошла в десятку, и  после.
Мне показалось, что Ружечи  побоялась  продолжения  матча.  Она  только  что
победила на турнире в Японии, где  отлично  сыграла,  и,  видно,  не  хотела
получать отрицательные эмоции. Таким образом, в  нашем  активе  было  второе
очко. Я обычно играла после Наташи Чмыревой, а она в своем матче победила.
   В третьем матче мы встретились  с  командой  Югославии.  Моей  соперницей
оказалась Мима Яшовец, тоже входящая в десятку мира, и ее я обыграла в  двух
партиях. Так мы вышли в полуфинал, где  встречались  со  сборной  Австралии.
Чмырева проиграла свою встречу, и в финал мы не попали,  так  как  проиграли
пару, но я победила в трех партиях Турнбул, также  представительницу  первой
десятки. Крис Эверт и вся американская команда  болели  за  меня.  Поддержка
американок меня буквально потрясла.
   Когда мы вернулись в Москву, в ЦСКА проходил зимний международный турнир,
я и на нем сыграла. После турнира комплексная научная группа сборной СССР по
теннису проводила обследование. И, по ее данным, выходило,  что  мне  нельзя
было  играть  в  теннис,  а  тем  более  невозможно  было  обыграть  четырех
спортсменок из первой десятки. Анна Петровна Скородумова, которая много  лет