Впервые обыграв Кинг, я почему-то решила, что так будет теперь всегда.  Я
искренне думала: "Приеду играть следующий турнир в Хилтон-Хет, всех  уберу".
Моя победа над первой ракеткой мира для советского тенниса  оказалась  столь
значительной, что меня с ней  поздравил  председатель  Спорткомитета  Сергей
Павлов,   сам   увлекающийся   теннисом.   Тогда   это   событие    казалось
экстраординарным,  а  ведь  так  естественно,  что  спортивные  руководители
обязаны поздравлять спортсменов с успехом. И  те,  кто  забывает  поздравить
спортсмена, по сути дела, оскорбляют его.
   ...В том же 1974 году в полуфинале открытого первенства Италии я уступила
19-летней американке Крис Эверт, но выиграла  с  ней  парную  комбинацию.  С
Эверт я играла и в финале Исборна, проиграла ей и там, но опять мы  выиграли
с  ней  соревнования  пар.  Год  получился  урожайным:  я  дошла  до  финала
первенства Франции и заняла на нем первое место в  паре  с  Крис  Эверт.  Но
самое главное его событие для меня - игра в  финале  Уимблдонского  турнира,
где я проиграла все той же Крис  Эверт.  1974  год  -  пик  моей  спортивной
карьеры. Я вошла в элиту мирового тенниса, мое место  в  течение  нескольких
лет было в первой десятке. Меня узнавали в Лондоне и Нью-Йорке, чего  нельзя
сказать о Москве. К концу такого счастливого года меня  посеяли  под  вторым
номером на открытом первенстве США, то есть посчитали, что по силам я вторая
теннисистка одного из самых престижных турниров. Тем же летом я благополучно
проиграла первенство Европы, но мне, честно  говоря,  было  не  до  него.  Я
готовилась к "Ю.С. опен".
   Приехав в Форест-Хилл, местечко под Нью-Йорком, или, точнее,  на  окраину
этого огромного города, где тогда  традиционно  проводился  "Ю.С.  опен",  я
тренировалась с утра до ночи.  Казалс  меня  предупреждала:  "Оля,  прекрати
столько играть, смотри, у тебя будет плохо с ногой". И как в  воду  глядела.
Накануне турнира мы сыграли с Крис тренировочный матч, потом она  предложила
еще немного поразмяться. Начали тренироваться, и тут  я  почувствовала,  как
устала. Эверт просит кинуть ей свечу. Она с  Казалс  и  Кинг  называют  меня
Олга-сан. "Олга-сан, пожалуйста, по-следнюю свечу". Я подбрасываю  мяч,  она
бьет, и я, неутомимая, бегу за ним.  Нога  у  меня  подворачивается  вправо,
потом влево, я падаю, а встать не могу. Приносят носилки, нога распухает  на
глазах, и меня отправляют в госпиталь. В приемном отделении спрашивают: есть
ли у меня  страховка,  деньги?  Интересуются  моим  адресом,  папой,  мамой,
родственниками. Я бы, наверное, на стенку полезла, если б не приехала  сразу
"скорая", а в ней, еще по дороге,  на  мою  ногу  натянули  какой-то  сапог,
сделанный внутри из льда. Я долго отвечала на вопросы, а когда  стало  ясно,
что денег у меня нет, мое  лечение  оплатил  клуб.  Выйдя  из  госпиталя  на
костылях, пришла на корты смотреть продолжение турнира, уложив  на  соседние
кресла свою ногу с  костылем.  В  это  время,  в  другом  городе  США,  Алик
Метревели и Теймураз Какулия, вместе  с  ними  был  и  Евгений  Владимирович
Корбут, играли турнир. Естественно, мое появление на  стадионе  показали  по
телевидению, вечером звонок от Алика: "Морозова, что случилось?"
   Американский врач приказал, чтобы  нога  все  время  была  в  холоде.  Из
больницы в гостиницу меня с моими костылями тащила на себе мама Крис  Эверт,
маленькая и стройная женщина, потом меня повезли в нашу миссию, к советскому
врачу.  Он  сказал:  "Тепло,  тепло  и  только  тепло!"  Американский   врач
по-преж-нему  требует:  "Холод".  Наконец,  приезжает  Метревели:  "Ну  что,
Морозова, допрыгалась!" -  "Понимаешь,  Алик,  один  врач  говорит  "холод",
другой - "тепло", как же быть?" - "Значит, надо по  очереди,  сперва  холод,
потом тепло", - безапелляционно распорядился Метревели.
   Наконец, гипс сняли, я начала ходить, и  Уэйд,  на  глазах  которой  меня
увозила "скорая", попросила:  "Оля,  только  на  корт  не  выходи".  В  моей
правильной жизни иногда происходили и происходят, не без помощи собственного
очень  правильного  характера,  совершенно  глупые  вещи.   Мне,   например,
назначают встречу в девять, и хотя я знаю, что  тот,  кто  договаривался  со
мной о свидании, никогда в девять не придет, я бегу, задыхаюсь, чтобы успеть
вовремя, а человек приходит к одиннадцати. Уэйд меня предупредила: "Если  ты
потерпишь, травма твоя на две недели. Выйдешь на корт - на  четыре  месяца".
Но что же делать, когда на траве Форест-Хилл полагалось на  разминку  только
двадцать пять минут и все время распределено заранее?  Так  как  я  в  числе
сеяных игроков, да еще и вторая, то мне давали минут на десять больше.  Катя
Эбенхауз, моя подруга из ФРГ, записана на  тренировку  вместе  со  мной.  Я,
конечно, согласна с Уэйд, но как же Катя? Она  из-за  меня  не  поиграет  на
траве? Я выхожу на корт, хотя не могу на ногу наступить,  и  разминаюсь  эти
тридцать пять минут, разменяв их в итоге действительно на четыре месяца. Еще
долгое время после того, как нога зажила, я легко могла бегать в сторону, но
взять резкий старт вперед у меня не получалось.
   Никак   не   удавалось   поставить   мне   диагноз,    пока    знаменитый
хоккейно-футбольный врач  ЦСКА  Олег  Маркович  Белаковский,  к  которому  я
попала, не познакомил меня с Яковом Михайловичем  Коцем  -  специалистом  по
электростимуляции. Оказалось, что у  меня  сдвинулась  косточка.  Сухожилие,
которое прикрепляется к ней, как показал рентген, никак не  может  поставить
косточку на место. Яков Михайлович Коц меня вылечил. С августа до зимы я  не
выходила на корт, пропустила первенство СССР, тренироваться начала только  в
декабре. Казалось, новый, 1975 год не сулит мне ничего хорошего, но в январе
я уже отправилась  играть  в  Австралию.  В  Аделаиде  обыграла  Гулагонг  и
успокоилась.
   ...Первые мои  значительные  успехи  в  спорте  совпали  с  началом  моей
семейной жизни. Как мы поженились? Витя за  мной  ухаживал  с  детских  лет.