советская, другая австралийская. Гурлей  живет  в  Тасмании,  на  острове  у
Австралийского материка. Пресса начинает мучить Гурлей, задавая  ей  один  и
тот же вопрос: "Откуда вы?"  Она  так  тихо:  "Из  Тасмании".  Корреспондент
переспрашивает снова: "Что такое Тасмания?" Она сидит, совершенно  пунцовая,
никак не может объяснить, где Тасмания.  В  конце  концов  я  не  выдержала:
"Извините, - говорю, - вам географию в школе преподавали?" Он: "Что вы  этим
хотите сказать?" Я: "В Советском Союзе все дети знают, что  Тасмания  не  на
Луне, это остров рядом с  Австралией".  Гурлей  смотрела  на  меня,  как  на
врача-исцелителя, а журналистов этой выходкой я  расположила  к  себе,  меня
запомнили, и писали обо мне, в общем, всегда хорошо.
   Полуфинал я играла с Рози Казалс. В этом матче публика показала настоящий
американский характер. Они, как и москвичи, любят поболеть против своих,  но
только до определенного момента, наши же болеют против своих до конца. Когда
я вышла на корт, меня бурно приветствовали. "Андер дог"  -  темная  лошадка,
девочка из России, к тому же еще и не имеющая шансов. У  нас  с  Рози  стиль
одинаковый, она бегает как черт,  и  я  не  отстаю,  публике  это,  конечно,
нравится. Рози - подачу с выходом к сетке, и я так же. Она свечку бросит,  и
я свечку брошу. Нам аплодируют. Я выигрываю сет, все довольны, мне  хлопают.
Хлопают еще  четыре  гейма  во  втором  сете,  а  потом  уже  перестают  мне
аплодировать.  Я  выиграла  в  решающем  сете,  когда  трибуны   уже   вовсю
поддерживали Казалс.
   В финале я играла с Билли-Джин Кинг - лидером женского мирового  тенниса.
Кстати, и Казалс входила в десятку, я же была только  на  подступах  к  ней.
Случилось так, что адвокат Ларри Кинг, тогда муж Билли-Джин, подсказал  мне,
как надо играть против его жены. Тренеры, которые ездили со мной, ничем  мне
помочь уже не могли.
   Во время соревнований печатались протоколы с расширенной  статистикой,  у
кого каких ударов больше, какой процент попадания, успешные первые подачи, в
общем, массу сведений. Мало кто в нашей команде знал теннис на международном
уровне, исключая, конечно, Семена Павловича Белиц-Геймана (святотатство даже
подумать, что ты теннис знаешь лучше, чем он),  и  всю  новую  информацию  о
своих соперницах  я  черпала  не  из  рассказов  наших  специалистов,  а  из
протоколов и журнальных статей. В  мире  много  теннисной  прессы,  и  в  ее
обзорах подробно пишут о тактике каждого интересного  или  решающего  матча.
Поэтому, глядя на сетку соревнований - кто с кем как сыграл, я держала в уме
собственную стратегию -  как  надо  выстраивать  борьбу  против  конкретного
соперника.
   И вот Ларри говорит мне: "А ты не  хочешь  сравнить  свою  статистику  со
статистикой Кинг?" Он, конечно, не сомневался в том, что шансов у  меня  все
равно нет. Но я прислушалась к совету Ларри и  обнаружила  интересную  вещь.
Если процент попаданий второй подачи у меня оказался ненамного выше,  чем  у
Кинг, то первая удавалась мне в этом турнире намного лучше. Такая информация
дала кое-какие надежды. "Ну, - думаю, - при второй ее подаче (а  она  всегда
почти у всех теннисистов слабее первой) я сумею остро атаковать".
   Финальный матч стал одним из лучших в моей жизни. Первая победа в крупном
турнире. И каких игроков обыграла! Почти всю десятку проверила!
   В Филадельфии разгар весны,  в  городских  скверах  зацвела  вишня.  Я  в
голубом платьице вышла на улицу, душа моя от счастья буквально  разрывалась.
В тот день, на вечернем приеме, меня пригласили играть  в  одной  команде  с
Кинг. Московской девочке с Масловки Оле  Морозовой  предлагают  выступать  в
команде "Филадельфия флайерс", где основной спонсор Элтон Джон, второй - Дик
Бутэрро, менеджер радио Филадельфии, а  капитан  и  тренер  команды  -  Фрэд
Столли. "Оля, - спрашивал Дик, - что надо сделать, к кому обратиться,  чтобы
тебя отпустили в Штаты. Хочешь, я пошлю  телеграмму  Брежневу?  Если  будешь
играть, мы купим квартиру тебе, квартиру родителям, пригласим  твоего  мужа,
твоего тренера, дадим медицинскую страховку,  питание,  машину  и,  конечно,
будут гонорары".  У  меня  крылья  выросли  от  этого  предложения,  как  от
признания в любви, хотя я прекрасно понимала, что, если б со мной позвали бы
и всех руководителей советского спорта с  их  женами,  в  те  годы  подобное
приглашение было пустым звуком.
   Я без всякого сожаления вспоминаю сегодня тот далекий  вечер  весны  1974
года. Тогда я позволила себе помечтать и представить, что буду  жить  не  на
Бакунинской, где у нас с Витей была двухкомнатная квартира, а в районе,  где
живут миллионеры Филадельфии, на  одной  лестничной  площадке  с  Билли-Джин
Кинг, - в конце концов мне стало очень смешно.
   Конечно,  предложение   мне   сделали   фантастическое.   Нетрудно   себе
представить, если бы оно оказалось реализованным, какая польза  была  бы  не
только для меня, но и для всей нашей сборной, тренируйся  я  какое-то  время
вместе с Кинг, а главное, я бы занималась у Столли -  классика  современного
тенниса, человека с  феноменальной  техникой.  Даже  тогда,  когда  ему  уже
перевалило за пятьдесят, наблюдать за его игрой было огромным удовольствием.
   Вернувшись в Москву, я рассказала о предложении американцев. На этом дело
и кончилось. Наверное, надо было использовать даже минимальный шанс:  писать
письма на самый верх, обратиться к маршалу Гречко, который любил  и  понимал
теннис...  Но  я  целиком  полагалась  на  тренеров  Спорткомитета,  а  они,
естественно,  понимая,  что  нужна  долгая  борьба  и  миллион   бумажек   с
объяснениями, при этом  абсолютно  никак  не  заинтересованные  в  возможном
контракте, даже и не  начинали  никакого  движения.  Только  говорили:  "Вот
здорово! В Филадельфию приглашают, к Кинг, в  один  клуб!"  На  этом  все  и
закончилось.