Моя Катя ходила к ней в гости на блинчики с вареньем и сгущенным  молоком
- по сей день это ее любимое блюдо.
   Значение первого тренера, с которым к  тому  же  пройдена  большая  часть
твоей спортивной жизни, психологически  необыкновенно  велико.  В  Москве  в
середине семидесятых проходил ответственный турнир: у меня финал  с  Мариной
Крошиной. Я, уже одна из сильнейших в мире теннисисток,  прекрасно  накануне
отыграла турниры за границей, но  дома  Марина  оставалась  для  меня  самым
опасным конкурентом.
   Лужники, центральный корт. Обычно меня перед  матчем  разминал  муж,  мне
подходила его манера, но в его разминке в этот раз  чувствовалась  некоторая
легкомысленность. Витя не то что был  безразличен  к  предстоящей  игре,  он
просто серьезно на нее не  настроился.  Это  чувство  передалось  и  мне,  в
результате такого отношения к встрече я попала в трудное положение. И тут  я
увидела  Нину  Сергеевну,  которая  пыталась   создать   совершенно   другую
атмосферу, вернуть мне правильный настрой. Как она это сделала? Она села  на
скамейку, освободив места справа и слева от себя и предупредив: "Со мной  не
разговаривать. Меня не трогать и не отвлекать. Я смотрю матч". Конечно, я не
слышала, что она говорит, но я сразу ощутила поддержку тренера. Витя  что-то
ей сказал, она ледяным тоном его оборвала: "Витя, воды!" Я поняла -  в  этом
матче мы вместе с  ней.  Каждый  момент  моего  передвижения  на  корте  она
переживала вместе со мной, это  ощущение  трудно  передать  словами,  но  ее
сопричастность моей игре я  помню  по  сей  день.  Я  выиграла  тот  матч  в
Лужниках.
   При каком бы количестве публики я ни играла, я всегда слышала три голоса:
Нины Сергеевны, мужа и мамы. Где бы они ни сидели, с  кем  бы  ни  говорили,
хотя бы пару слов,  но  слышала.  Нина  Сергеевна  это  знала,  может,  сама
испытывала  подобное,  поэтому  обязывала  всех  молчать.  Маме  гнев   Нины
Сергеевны не грозил, она и так сидела как вкопанная на одном и том же месте,
среди публики, с интересом прислушиваясь к тому, что обо мне говорят. Как  я
понимаю, она получала удовольствие, неожиданно раскрывая  окружающим,  какое
отношение имеет к игроку на корте. В ложу она пересела только тогда, когда я
уже стала совсем знаменитой. Витя всегда в ЦСКА стоял в одном и том же углу,
Нина Сергеевна тоже практически не меняла своего постоянного места. Три  мои
опорные точки в матче. Хотя, честно говоря, я не боялась зрителей,  так  как
любила, когда они болели не за меня, а за моих соперников.
   Порой складывалось  впечатление,  что  Нина  Сергеевна  просто  живет  на
стадионе. Невозможно себе представить, что ты  приходишь  на  стадион  и  не
видишь на знаменитом динамовском кругу Нины Сергеевны в белой панаме,  белой
тенниске и голубом костюме. Вот она ходит, а мы вокруг  нее  бегаем,  словно
цыплята за наседкой. Десять лет мы встречались  с  ней  на  корте  "Динамо",
десять лет - ЦСКА. Я ровно  разделила  свою  спортивную  жизнь  между  этими
клубами. Если у меня тренировка в десять, Нина Сергеевна на корте в половине
десятого. Она приходила первой, а уходила последней.  (Спустя  годы  у  моей
Кати был точно такой же тренер - Валя Сазонова,  одержимая,  как  Теплякова.
Фанатизм в работе с детьми - самый благородный вид  фанатизма.)  В  те  годы
получить корт для тренировки считалось  величайшим  событием,  в  Москве  их
катастрофически не хватало. И как-то зимой нам представилась  возможность  в
течение нескольких месяцев  рано  поутру  играть  на  закрытом  корте.  Нина
Сергеевна радовалась вместе с нами, абсолютно не задумываясь, что  приезжать
надо на полтора часа раньше, тем более что утреннюю  внеплановую  группу  ей
никто не оплачивал. Она была страшно жадная  на  время.  Ее  не  любили  все
тренеры-женщины, с кем она  работала,  и  обожали  тренеры-мужчины.  Женщины
более ревнивы к успехам других. Наверное, поэтому все неприятности в  жизни,
которые у Нины Сергеевны случались, исходили именно от них, с мужчинами, как
правило, она всегда находила общий язык.
   Неприятности у нее случались большие, и причиной нередко была я.
   Нельзя об этом не рассказать.
   В 1968 году впервые в истории отечественного  тенниса  мы  с  Александром
Метревели, как я уже говорила, вошли в парный финал  Уимблдонского  турнира.
Незадолго  до  этого  события  старшим  тренером  "Динамо"  стала   Светлана
Алексеевна Севостьянова. До нее эту должность занимал Борис  Ильич  Новиков.
Как ни  странно,  но  у  Бориса  Ильича  с  Ниной  Сергеевной  не  сложились
отношения, разлад произошел то ли на спортивной почве, то ли  на  житейской,
не  знаю,  во  всяком  случае,  отношения   были   натянутыми,   и   приходу
Севостьяновой Нина Сергеевна откровенно радовалась.
   Прошло время,  и  стало  ясно,  что  Светлана  Алексеевна  человек  очень
амбициозный. В  принципе  это  неплохо,  человек  всегда  должен  стремиться
чего-то достичь, но дело заключалось в том, что Севостьянова захотела  сразу
завоевать вершины. Добрейшая Нина Сергеевна предложила  ей  своих  учеников:
запиши Севостьянова их себе - она  тут  же  стала  бы  заслуженным  тренером
республики. Но тут начали возражать другие тренеры. В каких бы  Севостьянова
ни была отношениях с Тепляковой, говорили они, она еще  слишком  молода  для
такого звания.
   Поняв,  что  выбранный  путь  неудачен,  Светлана  Алексеевна   повернула
ситуацию так, будто во всей этой истории виновата Нина Сергеевна, навязавшая
ей  своих  учеников.  Чтобы  добиться  задуманного,  она  изменила  тактику:
уговорила лидера тех лет, Галину Бакшееву, переехать из Киева в Москву. Я не
знаю, что произошло у Гали в ее родном городе, но планы их, видимо, совпали.
Таким образом, в московском "Динамо" оказываются Бакшеева,  на  этот  момент
первая ракетка страны, Аня Дмитриева вторая, я, уже на подходе в ведущие, но