пока третья-четвертая, Марина Чувырина четвертая-пятая, еще и Таня  Чалко  -
почти вся женская сборная СССР. Бакшеева становится ученицей  Севостьяновой,
а Светлана  Алексеевна  автоматически  одним  из  ведущих  тренеров  страны.
Справедливости  ради  надо  сказать,  что  спустя  десятилетие  Севостьянова
доказала свое право на это звание, вырастив отличную  теннисистку  -  Наташу
Чмыреву, свою дочку.
   Всю сложность создавшегося положения  я  ощутила  на  себе  очень  скоро.
Оказывается,  Севостьянова  обещала  руководству  общества,  что  в   финале
Уимблдонского турнира будет играть Бакшеева,  а  случилось  так,  что  мы  с
Аликом вошли в число финалистов. Любители тенниса со всей страны поздравляют
с успехом, все обсуждают  наш  результат,  а  в  "Динамо"  я  сталкиваюсь  с
совершенно непонятным  для  меня  отношением:  полным  равнодушием  к  моему
достижению и безучастностью к моей судьбе.
   Я прошу, вернее Нина Сергеевна за меня просит, чтобы мне помогли получить
квартиру, мы живем в маленькой двухкомнатной квартирке вчетвером,  где  я  в
одной комнате  с  бабушкой,  сплю  или  на  полу,  или  на  раскладушке.  Но
Севостьянова считает, что я молодая и мне  пока  ничего  не  нужно.  Я,  как
говорят, "не возникаю". Мы тогда не  могли  сказать:  "Дайте  квартиру!"  Мы
ничего не могли. Первый раз я получила денежный приз, когда выиграла детский
Уимблдон, мне  заплатили  шестьдесят  рублей.  Это  казалось  очень  высоким
заработком.
   Я поступаю в  институт,  дорога  каждая  минута,  а  для  тренировок  мне
предоставляют неудобное расписание. Когда готовишься к соревнованиям уже  на
уровне первой десятки страны, важен каждый час, даже полчаса  тренировок.  В
итоге получается, что квартиры у меня нет, времени для тренировок нет.  А  я
между тем все чаще начинаю обыгрывать Дмитриеву, и ясно, что замахнулась  на
первое место в стране. Но Севостьяновой мои успехи не нужны. Если я  первая,
это означает, что авторитет Тепляковой незыблем. И началась страшная  резня,
Варфоломеевская ночь. Группа Нины Сергеевны - несколько хороших  теннисисток
- получают корт на полтора часа в день  в  самое  неудобное  время,  а  Галя
Бакшеева одна владеет кортом два или три часа тогда, когда она пожелает. Все
это уже стало переходить за  рамки  приличия.  Я  начала  возмущаться,  Нина
Сергеевна - поплакивать. Мы пытались бороться. Светлана Алексеевна,  в  этих
"соревнованиях" игрок опытный, делала все, чтобы я взорвалась,  и,  конечно,
ей это удалось.  На  тренерском  совете  нам  с  Ниной  Сергеевной  устроили
судилище. У нас нашли все симптомы звездной болезни. К тому же ее обвинили в
том, что всех учеников она забросила ради меня. В общем, мы с ней  оказались
грязным пятном на бело-голубом знамени "Динамо". Я была в  полном  отчаянии.
Тогда Нина Сергеевна принимает решение уйти из  клуба.  Она  начинает  вести
переговоры о моем  переходе  в  ЦСКА  с  Евгением  Владимировичем  Корбутом,
старшим  тренером  армейцев.  Тот  соглашается,  исходя,  видимо,  из  таких
расчетов: "Вот хорошо, Оленьку к себе возьмем. Ну, не  будет  первой,  будет
второй, все равно женщин в ЦСКА нет". Он  посоветовал  Нине  Сергеевне,  как
правильно оформить мой переход.
   Я отправилась к Колегорскому, в  то  время  государственному  тренеру,  и
рассказала ему, как мне трудно тренироваться в "Динамо", что в общем-то было
святой  правдой.  Я  рассказала  и  о  сложившейся  тяжелой  ситуации,  и  о
недостатке времени на тренировки, завершив свой монолог утверждением, что  я
должна перейти в ЦСКА ради того, чтобы расти как спортсменка дальше. В  ЦСКА
новые  хорошие  корты,  отличные  спарринг-партнеры,  а  главное,  спокойная
обстановка. На следующий день я уже тренировалась в  ЦСКА.  Тут  и  начались
настоящие неприятности и собрания с проработками, о которых  не  хочется  ни
рассказывать, ни вспоминать. Севостьянова  умела  убедительно  выступать.  Я
помню, как еще  в  детском  теннисе  Светлана  Алексеевна  увлекала  нас  на
спортивные подвиги. Когда нас с Бакшеевой  вызвали  на  очередной  разговор,
чтобы мы  помирились,  стали  подругами,  Светлана  Алексеевна  сказала:  "Я
совершенно не могу понять, почему эти две  советские  теннисистки  не  могут
жить мирно? Вот если бы я пошла в разведку, то и ту  и  другую  взяла  бы  с
собой, не задумываясь!" После такого  заявления,  видя,  что  происходит  на
самом деле, у меня,  как  говорят,  волосы  встали  дыбом.  Но  Севостьянова
говорила так страстно и так убедительно, что сейчас мне кажется, что  в  тот
момент она, наверное, действительно так думала.
   В 1969 году в Италии впервые проходило первенство Европы,  где  я  должна
была играть. Однако в "Динамо" мне сообщили, что выездную  характеристику  я
не получу. И хотя я была совсем неопытна в подобных делах,  повела  себя  на
удивление толково. Когда меня  стали  пугать,  что,  если  я  не  вернусь  в
"Динамо", с характеристикой у меня всегда будут осложнения, я ответила,  что
еду в Италию не на прогулку, а в  составе  сборной  команды  страны  и  если
руководство общества считает, что я  не  достойна  звания  члена  совет-ской
сборной и не могу защищать честь страны, то пусть дадут мне  соответствующую
характеристику.
   В 1988 году в Киеве проходил чемпионат страны, и меня пригласила к себе в
гости Бакшеева. Сделала вареники, и мы просидели с ней весь вечер как лучшие
подруги. Со временем  многое  забылось,  отлетело,  а  теннис,  который  нас
объединял, остался.
   Когда я ушла из родного общества, начали травить Нину  Сергеевну.  У  нее
сохранялась большая группа учеников, всех в ЦСКА невозможно  было  взять,  и
она осталась в "Динамо", но просила  Корбута,  чтобы  ей  разрешили,  как  и
прежде, вести мои тренировки. Это меня устраивало,  так  как  я  ни  в  коем
случае не собиралась расставаться со своим тренером. Корбут,  которому  было