что маминого таланта в Марине нет. Она тоже  была  по-своему  честолюбива  и
хотела воспитывать чемпионов.
   Тренер нас учила всему: как стирать теннисные носки  и  теннисную  форму,
как форму складывать в сумку, как проверять  ее  перед  тем,  как  идешь  на
стадион. Учила нас вязать, следила за тем, что мы читаем. Она, в отличие  от
подавляющего числа тренеров, радовалась, когда у нас начинались  романы.  Я,
как правило, видела обратную картину, попытку  изолировать  своего  ученика,
считая, что сердечное увлечение  только  ему  помешает.  А  я,  как  и  Нина
Сергеевна, убеждена, что романтические прогулки  и  жар  объяснений  явление
естественное. Это часть жизни, и немалая часть. Другое дело, сам  спортсмен,
если он профессионал, должен понимать, что любой закон  природы  имеет  свои
ограничения и исключения, в нашем случае это нормы спортивной жизни, которая
не похожа на обычную.
   Нине Сергеевне нравилось, когда за ее ученицами  ухаживают  мальчики,  но
она старалась их отбирать, чтобы вокруг  нас  оставались  только  хорошие  и
воспитанные. Когда мой будущий муж начал  за  мной  ухаживать  -  а  он  был
любимцем на "Динамо", как примерный мальчик, - Нина Сергеевна создавала  нам
"условия". Если мы вместе летели на соревнования, то у нас обязательно рядом
оказывались места в самолете, если ехали в поезде, то попадали в одно  купе.
Нина Сергеевна любила проводить  такие  маленькие  маневры,  которые  делали
жизнь радостной. И при этом ее  группа  была  самой  дисциплинированной.  На
сборах полагается  проверять,  когда  мы  легли  спать.  Но  Нина  Сергеевна
проверяла обычно только меня,  потому  что  я  была  девочкой  правильной  и
распорядка никогда не нарушала. Остальных она  старалась  не  трогать:  Нина
Сергеевна не спрашивала, все ли на месте, а говорила: "Оля, все в  порядке?"
- "Да, все в порядке", - отвечала  я.  Все  к  тому  времени  разбрелись,  я
единственная, кто остался в комнате. Она же, спросив, все  ли  в  порядке  и
получив утвердительный ответ, сознательно обманывала  себя,  избавляясь  тем
самым от необходимости читать нам нотации. Некоторым ученикам  она  доверяла
свои тайны. Мне же она рассказывала только веселые истории из  своей  жизни,
вспоминала своих мужей.
   "Иногда можно пошутить над мужем. Как-то мы справляли у друзей Новый год.
И так он мне надоел: всю ночь ревновал. Мы возвращались домой на  извозчике,
едем по Кузнецкому мосту, и я его потихонечку - он немного выпил -  сбросила
с саней. И потом прекрасно догуляла до утра". Возможно, в этой истории много
преувеличения, но она отражает  характер  Нины  Сергеевны.  Я  хорошо  знала
первого мужа Нины Сергеевны, преданнейшего  ее  друга,  Николая  Николаевича
Иванова,  известного  игрока  двадцатых  годов,  ставшего  потом  одним   из
высококвалифицированных судей. Николай Николаевич всегда  был  очень  строг,
человек старых правил,  он,  независимо  от  погоды,  пусть  на  улице  даже
минусовая температура, заставлял  нас  играть  в  белых  костюмах.  Но  Нина
Сергеевна, несмотря на его строгость, умела пользоваться его хорошим  к  ней
отношением. Каждый раз, когда составляли расписание игр, она путала  расчеты
Николая Николаевича. Если она хотела, чтобы я играла в десять,  я  играла  в
десять. "Коля, я тебе сказала, ты обязан поставить  Олю  на  десять".  И  он
беспрекословно менял расписание.
   "Девочки, -  говорила  Нина  Сергеевна,  -  жить  надо  так,  чтобы  было
интересно. Если ты справляешь Новый год, то должна вложить  в  праздник  всю
душу. Если ты приглашаешь гостей, то  должна  каждого  из  них  обожать.  От
любого момента жизни  надо  получать  удовольствие".  Я  помню  советы  Нины
Сергеевны и пользуюсь ими по сей день. День приходит, надо получать от  него
радость, нельзя ничего откладывать на завтра.
   Всегда красиво, строго и изящно одета. Англий-ский  стиль  -  обязательно
шляпка, перчатки. Этот образ сложился еще  в  те  времена,  когда  она  была
"герлс",  артисткой  знаменитого  в  двадцатых  годах  ансамбля  московского
мюзик-холла. Не "девочкой", не балериной, а именно "герлс".
   Она прожила интереснейшую жизнь и имела огромный круг друзей и  знакомых.
На тренировке могла сказать своей ученице: "Ну, что за  выражение  на  лице,
что за тоска? Что тебе,  Цфасмана  пригласить,  чтобы  развеселить?"  И  она
действительно могла позвать самого модного эстрадного музыканта  пятидесятых
годов, потому что он, как и многие другие популярные личности тех  лет,  был
ее другом, впрочем, она этим никогда не хвасталась.
   Нина Сергеевна научила нас понимать  и  любить  балет.  Я  сохранила  эту
любовь на всю жизнь. Мы знали все секреты и интриги Большого. Нина Сергеевна
обожала Асафа Мессерера. И тайно при каждой встрече в карман его пиджака или
пальто клала конфету. "Он никогда не знал, - уверяла Нина Сергеевна, - что я
в него влюблена". Когда мы с ней однажды пришли в класс Большого и Мессерер,
здороваясь с ней, ее поцеловал - им было уже за семьдесят,  -  она  сказала:
"Наконец я этого дождалась". Мы стояли рядом в немом восхищении:  знаменитый
Марис Лиепа, маленькая Оля Зайцева и я. Сцена, проходящая на  наших  глазах,
была невероятно трогательной своей искренностью.
   Перед поездкой на соревнования Нина Сергеевна выгребала весь холодильник:
"Надо все доесть, чтобы  не  пропадали  продукты".  А  продукты  она  всегда
держала в запасе, привычка, оставшаяся от войны. "Я выжила  в  войну  только
потому, что у меня совершенно случайно оказались запасы  кофе",  -  говорила
Нина Сергеевна.  Мы  не  успевали  доехать  до  места,  как  все  запасы  из
холодильника  были  съедены.  Мы  всегда  с  нетерпением   ожидали   момента
"выгребания" продуктов  из  холодильника,  потому  что  знали,  что  у  Нины
Сергеевны будет чем поживиться. Она собирала разную вкуснятину и  деликатесы
не для себя, для гостей. Сама же ела чаще всего одну гречневую кашу.