чтобы он выполнялся без участия сознания, автоматически.

Футбол занимал не только почти все мое время, но и целиком все мысли. К каждому 
игровому эпизоду с моим участием я возвращался мысленным взором снова и снова. 
Атаку, которая заканчивалась голом в мои ворота, память расчленяла на 
мельчайшие детали.

Мне и в голову не приходило убеждать себя в том, что вратарь в силах дотянуться 
до мяча, сильно пущенного вблизи в угол ворот. Ну, а если бы я заранее вышел 
навстречу удару? Или, сумев предугадать, откуда этот удар последует, сместился 
поближе к тому углу? Или неожиданно для противника встретил бы его у передней 
границы штрафной площадки? Или вовремя крикнул защитникам, кому и куда надо 
бежать, чтобы перекрыть все пути атаки? Этих «если бы» находились десятки...

Пройдут годы, и за мной закрепится репутация человека, совершившего едва ли не 
переворот в привычных, устоявшихся представлениях о зоне действия вратаря и 
принципах его игры. Появятся статьи о том, что я раздвинул эту зону за границу 
штрафной площадки и что в моей интерпретации вратарь превратился в 
дополнительного защитника. Так ли это? Судить не берусь. Никогда не относил 
себя к числу теоретиков, никогда не делал обобщений, которые бы шли дальше 
анализа своих и чужих ошибок. Играл, как игралось, выбирал те позиции и 
предпринимал те шаги, которые, казалось мне, вернее обеспечат безопасность 
ворот. А выходил ли далеко вперед или оставался во вратарской площадке, отбивал 
ли мяч ногой или ловил его руками — это уж смотря по обстоятельствам. Если же и 
верно то, что стали приписывать мне с годами, думаю, помогли мне здесь две вещи.
 Во-первых, привычка выполнять на тренировках все, что делали полевые игроки, 
отчего я не уступал им в выносливости. Второе — постоянное стремление 
раскрывать собственные просчеты, винить в каждом голе скачала себя, а уж после 
других. При всем многообразии футбола есть в нем ситуации, которые повторяются 
неизменно. И если ты докопался однажды до собственной ошибки, то другой раз ее 
не повторишь.

Играя за дубль, я, конечно, не мог не надеяться, что в один прекрасный день 
фортуна смилостивится надо мной, и я выйду на матч основного состава. Я часто 
думал об этом дне и мысленно не раз «проигрывал» его в мельчайших деталях. И 
вот он наступил, этот день, осенний день 1950 года, день, которого я так ждал и 
который кончился для меня так плачевно...

Накануне на установке перед календарной игрой московского «Динамо» со 
«Спартаком» при перечислении состава команды впервые было названо мое имя. 
Заболел Саная, и я должен был выполнить его обычную роль — роль запасного 
вратаря.

Не надо, наверно, и говорить, что для «Динамо» игра со «Спартаком» всегда 
особенно ответственна, а раз так, у запасного вратаря есть всего один шанс из 
ста выйти на поле, заменить первого вратаря. Тем не менее, я страшно волновался 
и чувствовал себя участником матча с того момента, когда услыхал свою фамилию 
на установке.

По тогдашнему обычаю запасной вратарь выходил на поле вместе со всей командой и 
во время разминки, а затем и игры сидел на лавочке за воротами. Он, как статист 
в спектакле, которого хоть и видно, но не слышно. Впрочем, есть у него и свое 
«Кушать подано»: когда разминка закончилась, я подал Хомичу его «игровые» 
перчатки, а он вручил мне свои «тренировочные».

Всю игру Хомич стоял отлично. Дело шло к благополучному концу — оставалось 15 
минут, и мы вели 1:0. И вдруг Хомич после очередного броска остался лежать на 
траве. Вокруг столпились игроки, кто-то попытался помочь ему подняться, а я 
глядел на все это, совершенно забыв, что происходящее имеет самое прямое 
отношение ко мне.

Отрезвил меня зычный голос Леонида Соловьева:

— Ты что сидишь? Иди в ворота!

Только тут я понял, что один из ста шансов пришел. Но куда девалась вся моя 
уверенность! Я еле поднялся с лавки, повторяя про себя, как заклинание, одну 
лишь фразу: «Только бы не играть... Только бы не играть... Только бы не играть..
.» Повторял, а ставшие ватными ноги несли мое обмякшее тело к воротам.

Судья дал команду, кто-то из наших защитников ударом от ворот послал мяч в 
середину поля, игра продолжалась, но что происходило на поле, я не видал. Со 
мной творилось нечто непонятное, никогда прежде не испытанное. Мне казалось, 
что весь стадион видит, как у меня частой и крупной дрожью дрожат и 
подкашиваются колени. Я чувствовал: сейчас упаду или просто сяду на траву. 
Чтобы этого не случилось, я стал быстро расхаживать на негнущихся ногах от 
штанги к штанге. Дрожь не унималась, а игра в это время переместилась на нашу 
половину поля. Как во сне, увидал я накатывающуюся на меня красную волну. 
Увидел, как мяч, пробитый спартаковским нападающим Алексеем Парамоновым, по 
высокой дуге летит в сторону моих ворот. Увидел, как к месту, где мяч должен