Фернандо Риера, представился, указал место за одним из столиков и назвал имена 
тех, с кем мне предстоит в Лондоне вместе обедать, завтракать и ужинать:

— Копа, Шнеллингер, Эйсебио, Джалма Сантос...

Всех я видел не впервые, против кое-кого приходилось прежде играть, с Копа был 
даже хорошо знаком, однако попасть в компанию сразу четырех таких звезд — это 
могло смутить. Я бы, наверное, и смутился, да не успел. Меня сразу втянули в 
общий шутливый разговор, прерываемый смехом, перескакивающий с одного на другое.
 Языковой барьер был преодолен моментально. Копа и Шнеллингер, которых 
футбольная судьба заносила в клубы разных стран, объяснялись на нескольких 
языках. К тому же Копа, в ком течет польская кровь, прилично говорил по-польски 
и сносно — по-русски. Он служил за нашим столом переводчиком. Но и без перевода 
мы довольно легко понимали друг друга. Стоило кому-то обратиться к тебе, назвав 
какое-то имя, город или дату, как все остальное становилось ясно и так.

Разговоры, однако, вскоре смолкли. Мы принялись за работу. Оказывается, все 
привезли из дому по сотне открыток, и на каждой должны были стоять автографы 
всех игроков сборной ФИФА. Пришлось нам долго трудиться, не разгибая спины, 
прежде чем полный комплект сувениров был готов. Когда я на миг отрывался от 
дела, чтобы дать отдых затекшей руке, Шнеллингер меня поторапливал:

— Яшин, арбайтен, арбайтен!

Перед обедом Риера предупредил меня:

— Меню и время еды вы можете выбирать себе сами. Ешьте тогда, когда привыкли, 
то, что привыкли, и в тех количествах, к каким привыкли.

Мне было любопытно узнать, каков режим питания великих футбольного мира сего, и 
я внимательно следил за соседями по своему и остальным столикам.

Копа, Хенто, Шнеллингер к обеду неизменно заказывали вино. Однажды Риера, видно,
 прочтя в моем взгляде удивление, сказал:

— Не удивляйтесь. Люди, долго прожившие, а тем более родившиеся и выросшие в 
таких странах, как Франция или Испания, привыкли к вину, оно им необходимо для 
аппетита. Да и пьют-то они, обратите внимание, несколько капель, а остальное — 
вода.

И точно, у нас наливают в газированную воду немногим меньше сиропа, чем они — в 
свои стаканы вина. А Риера закончил свое объяснение шуткой:

— Вам брать с них пример не советую. И им — тоже, — он кивнул в сторону столика,
 где сидели Масопуст, Плускал и Поплухар из Чехословакии. — Такие дозы вас все 
равно не удовлетворят, а пить «по-славянски» лучше после матча...

Коли французы перед матчем обедают с вином, подумал я, то, может, шотландцы 
запивают еду своим знаменитым шотландским виски? Нет, Лоу всем крепким напиткам 
предпочитал молоко, которым с аппетитом запивал все блюда. Кстати, еще в 
больших количествах и при любой возможности пил молоко Ди Стефано — аргентинец, 
большую часть жизни проживший в Испании.

При всем разнообразии вкусов и привычек моих товарищей по этой, созданной на 
два дня интернациональной команде, в отношении к еде всех роднило одно — 
умеренность. Никаких гарниров, никаких мучных блюд, одна-две ложки супа. Мясо, 
зелень, соки — то, что хорошо и быстро усваивается, предпочитали все. Видно 
было: еда для них не развлечение и не чревоугодие, а часть спортивного режима, 
средство поддержания спортивной формы. И за временем принятия пищи они тоже 
следят строжайшим образом.

Как-то, во время, кажется, второго нашего совместного обеда, официант поставил 
на столы корзинки со свежим, аппетитно пахнущим хлебом. Копа взял кусок и сжал 
в кулаке. Минуту назад такой привлекательный, хлеб превратился в серовато-белый 
комок, вроде снежка.

— Ох, и хитры англичане, нарочно нам свежий хлеб подсовывают, чтобы мы им 
проиграли, — сказал, улыбаясь, Копа.

Этот слепленный Копа хлебный шарик я потом, спустя довольно много времени, 
увидал в Москве. Его привез Бесков. И перед какой-то игрой передал игрокам 
слова Копа и свое резюме:

— Вот видите, как должен относиться настоящий, уважающий себя футболист к 
своему питанию.

После того, первого в Лондоне обеда мы собрались в небольшом холле отеля, и 
Риера официально представил всех друг другу, попросив каждого, о ком говорил, 
приподняться со своего места, чтобы все могли его, как следует разглядеть. 
Обряд этот был явно лишним — все знали друг друга и так. Думаю, Риера устроил