бильярд и купить себе какую-нибудь шипучку либо немного шоколада. Кроме того, 
на заднем дворе там имелся заполнявшийся летом открытый бассейн, в котором 
можно было поплескаться. Иногда Джоан брала микроавтобус, и мы все отправлялись 
в купальню, находившуюся Уолтхэмстоу. Рядом с этой развалюхой под громким 
названием «клуб» была еще довольно крутая рампа для скейтов. Думаю, моя мама 
теперь знает, что причиной некоторых из моих порезов и ушибов было катание на 
скейтах, хотя мне тогда не разрешали становиться на это средство передвижения. 
Один особенно неприятный удар я получил однажды вечером, когда сильно упал, 
доставая мяч из пустого бассейна, после того как его закрыли на ночь. Джоан еще 
была на рабочем месте, и она позвонила домой, чтобы сказать моим родителям, 
каким образом я основательно разбил себе голову. В течение приблизительно шести 
или семи лет в раннем подростковом возрасте для меня тот парк составлял целый 
мир. Теперь все эти здания и сооружения исчезли. Времена переменились, и 
какие-то другие дети начали безобразничать в этом парке, и его пришлось закрыть.

Самым первым моим близким другом был мальчик по имени Джон Браун, который жил в 
соседнем доме. Мы с Джоном вместе ходили и в начальную, и в среднюю школу. Он 
не был по-настоящему увлеченным, заядлым футболистом, и когда мне не удавалось 
уговорить его отправиться в парк погонять мяч, мы шли домой к кому-либо из нас 
и играли в «Лего», «Геймбой» или катались по нашей улице на велосипедах или 
роликовых коньках. Позже, когда я начал выступать в команде «Риджуэй Роверз», 
Джон приходил на некоторые из наших матчей, хотя сам не играл. Несколько ребят, 
особенно я и еще один мальчик из «Риджуэй» по имени Ники Локвуд, всегда были 
готовы пойти в кино, и Джон частенько тоже присоединялся к нам; я помню, как 
мама подвозила нас в Уолтхэмстоу и высаживала возле кинотеатра. В раннем 
детстве Джон Браун был моим лучшим приятелем, но мне кажется, что мои занятия 
футболом увели меня совсем в другую сторону.
После того как мы закончили школу, Джон отдалился от меня и стал пекарем.
К счастью, в первой моей школе под называнием «Начальная школа «Чейз Лейн»» 
любили футбол. Я до сих пор помню м-ра Макги, учителя, который обыкновенно 
тренировал нас. Это был шотландец, страстно увлеченный своим делом и немного 
похожий на Алекса Фергюсона. Ребята частенько рассказывали про то, как м-р 
Макги, когда бывал раздражен, швырял куда попало чайные чашки, мячи для крикета 
и все прочее, что подворачивалось ему под руку. Я сам никогда не был 
непосредственным свидетелем таких вспышек, но в любом случае все мы немного 
побаивались его. У нас была действительно хорошая команда, и мы обычно выходили 
на поле в форме зеленого цвета. Кроме этого, я еще играл в футбол за команду 
«Кабз» (Детеныши, малышня (англ.)), что можно было делать только в том случае, 
если по воскресеньям ты ходил в церковь. В результате все наше семейство — я, 
мама с папой и мои сестры — каждый раз в обязательном порядке отправлялись на 
проповедь.
Мои родители знали, насколько сильно я люблю футбол. Если мне предоставлялся 
шанс поучаствовать в каком-то связанном с ним мероприятии, они делали все 
возможное, чтобы это действительно случилось. Шла ли речь о встрече двух команд 
или о тренировке, я не упускал случая. И ходил в каждую футбольную школу, 
которая только подворачивалась. Первой из них была «Футбольная школа Роджера 
Моргана», где всем заправлял этот бывший крайний нападающий «Шпор». Я посещал 
ее достаточно долго, зарабатывая все значки, пока не ушел, но продолжал ходить 
на выступления этой команды, когда она приезжала в Лондон. Отец моей мамы был 
несгибаемым болельщиком «Тоттенхэма», и почти всегда брал меня с собой на 
стадион «Уайт Харт Лейн». Каждое Рождество заканчивалось для меня очередными 
комплектами формы «Манчестер Юнайтед» и «Тоттенхэм Хотспур», к которым могла 
еще добавиться и форма сборной Англии — от мамы. Если где-то был футбол или 
что-нибудь, имеющее отношение к футболу, — и всегда был там.
При всем том мама не очень-то сильно любила эту игру. Вот ее отец — тот 
действительно питал к футболу страсть, и в этом состояла одна из причин, почему 
я так любил бывать с ним и проводил у него много времени. Джо занимался 
издательским делом. В течении долгого времени он работал сравнительно недалеко 
от дома, в государственной канцелярии, издававшей правительственные документы, 
которая находилась в Ислингтоне. Потом он перебрался подальше, на Флит-стрит 
(одна из весьма характерных для Лондона «специализированных» улиц, на ней 
обитают газетчики). Он и моя бабушка Пегги жили в небольшом поместье на выезде 
из города по шоссе Сити-роуд, почти сразу за Олд-стрит. Как правило, по 
субботам мой папа рано уходил на работу. Остальные члены нашей семьи садились в 
поезд и отправлялись в Уолтхэмстоу, чтобы просто повидаться с моими бабушкой и 
дедушкой, а провести у них целый день. Мы должны были добраться туда до 
полудня: дедушка покидал дом примерно в 11.30, если намеревался посмотреть игру 
своих любимых «Шпор». Перед отъездом он спускался вниз и наблюдал, как я гоняю 
футбольный мяч в принадлежащем им небольшом парке. Уверен, что дедушка 
прекрасно помнит те времена. И уж наверняка он не забыл, как я сломал ему очки. 
Мне было тогда около шести лет, но я уже бил по мячу достаточно сильно. Стекла 
очков не выдержали прямого попадания, когда я случайно угодил деду прямо в лицо.

Когда Джо уходил на «Уайт Харт Лейн», Пегги забирала нас с собой в поход по 
магазинам. Иногда мы отправлялись в Уэст-Энд, но чаще садились в автобус, 
идущий до Энджел, и шли на Чепельский рынок. Честно признаться, меня это дело 
абсолютно не воодушевляло. Я должен был следовать за мамой, бабулей и своими 
сестрами, стараясь не отставать, но к концу дня я всегда ухитрялся выпросить 
игрушку или что-нибудь другое. Иногда мы покупали на Чепель-стрит пирог и 
картофельное пюре. Как только мы возвращались, тут же после своего футбола