бобами. И вот, прежде чем я что-либо понял, он сделал парочку неуверенных шагов 
по направлению к ней и пнул эту штуковину с такой силой, что вам бы это 
наверняка понравилось. Зато я по-настоящему испугался: так можно запросто себе 
что-нибудь сломать. Но даже испугавшись, я крепко обнял своего сынишку и не 
смог сдержать радостного смеха. Это наверняка был я.
Подобные вещи лежат в человеке, зашитые в его гены. Взгляните на Бруклина: он 
всегда хочет поиграть в футбол, побегать, ударить что попало ногой, прыгнуть 
куда-то — хоть в воду. И он так внимательно слушает все, что ему говорят на сей 
счет, словно уже готов учиться. Если к тому времени, когда ему было три с 
половиной года, я накатывал ему футбольный мяч и просил остановить его, то 
Бруклин завладевал им, непременно поставив ногу сверху. Затем он делал шаг 
назад и занимал нужную позицию, перед тем как ударом ноги возвратить его назад, 
ко мне. Он также наделен отличным чувством равновесия. В Нью-Йорке, когда 
Бруклину было примерно два с половиной года, я помню, как нам требовалось выйти 
из ресторана и спуститься на несколько ступенек. Он стоял, глядя вверх на 
Викторию и на меня, причем носок одной ноги находился на первой ступеньке, а 
пятка другой качалась на следующей. Какой-то мужчина, должно быть, наблюдал за 
этой картинкой из ресторана, потому что внезапно он чуть ли не бегом выскочил 
оттуда и спросил нас, сколько лет нашему сыну. Когда я ответил, он объяснил, 
что работает детским психологом и что проявленная Бруклином способность 
балансировать на ступеньках подобным образом прямо-таки удивительна для 
мальчика его возраста.
Пока еще слишком рано говорить что-нибудь о Ромео, но Бруклин по-настоящему 
уверен в себе, энергичен и обладает чувством координации. Уже в течение многих 
лет он буквально со свистом носится по всей округе на двухколесных самокатах — 
я имею в виду не издаваемые им звуки, а скорость. Он уверен в себе, чисто 
физически, и я знаю, что мне это также было присуще. Впрочем, когда я был 
мальчиком, то чувствовал себя действительно уверенным в себе только в те 
моменты, когда играл в футбол. Фактически я и сейчас все еще могу сказать 
насчет себя то же самое, хотя Виктория дала мне уверенность во всех смыслах и 
самых разных проявлениях. И я знаю, что она сделает то же самое и для Бруклина, 
и для Ромео.
При всем том общем, что есть у отца и сына, мы с Бруклином очень разные. К тому 
времени, когда я был в его возрасте, я уже говорил любому, кто был готов 
слушать: «Я собираюсь играть в футбол за «Манчестер Юнайтед»». Он тоже говорит, 
что хочет быть футболистом, как папа, но — «Юнайтед»? Этого слова мы от него 
пока не слышали. Бруклин по-настоящему крепкий, хорошо сложенный мальчик. Что 
же касается меня, то я всегда был тощим. Как бы много я ни ел, но в те времена, 
когда я рос, это никогда не приводило ни к каким результатам. Играя в футбол, я,
 должно быть, казался еще меньшим, потому что если я не занимался этим делом с 
отцом и его приятелями, то наверняка торчал в парке «Чейз Лейн», сразу за углом 
нашего дома, где гонял мяч с мальчишками вдвое старше меня. Не знаю, потому ли, 
что я хорошо играл, или же по той причине, что они могли запросто подфутболить 
меня в воздух, а я не обижался и был готов играть дальше, но после школы они 
всегда подходили к нашему дому:
— Миссис Бекхэм! Можно, Дэвид выйдет и поиграет в парке?
Я проводил в парке «Чейз Лейн» действительно много времени. Если я не торчал 
там со старшими мальчиками вроде Алана Смита, который жил на нашей улице через 
два дома от нас, то находился там вместе с папой. Мы начали с того, что 
перепасовывали мяч в садике за домом, но я изничтожал там клумбы. Поэтому после 
его возвращения с работы (он работал инженером-теплотехником) мы стали вместе 
ходить в этот парк и там упражняться с мячом и занимались этим по много часов. 
Все сильные стороны в моей игре — это плоды тех уроков, которые папа давал мне 
в парке двадцать лет назад: мы работали над правильным приемом мяча и 
нанесением ударов до тех пор, пока не становилось слишком темно. Он пробивал 
мяч в воздух — настолько высоко, как только мог, — и заставлял меня укрощать 
его. Затем я учился бить по мячу с обеих ног, стараясь делать это правильно. 
Подобные занятия были просто великолепными, хоть иногда он едва ли не сводил 
меня с ума своей требовательностью. «Почему бы тебе просто не встать в ворота и 
не дать мне возможность наносить по ним удары?» — думал я про себя. Полагаю, 
вполне можно сказать, что именно он во многом развивал меня и подталкивал 
вперед. Однако нужно отметить, что я и сам хотел делать это, а тут мне еще и 
повезло с папой, который очень хотел заниматься со мною тем, чем я и без того 
интересовался.
Мой папа Тэд выступал за местную футбольную команду под названием «Кингфишер» 
(Зимородок (англ.)), и нередко я вместе с нашей мамой Сандрой, моей старшей 
сестрой Линн и малышкой Джоан отправлялся понаблюдать за его игрой. Он был 
центральным нападающим — эдакий Марк Хьюз, но только более мощный. Папа 
пробовался в команду «Лейтон Ориент» и в течение нескольких лет играл 
полупрофессионально в «Финчли Уингейт». Он был хорошим игроком, хотя ему всегда 
было свойственно попадать в положение «вне игры». Мне потребовалось много 
времени, чтобы понять, каким образом работает это правило, но я не уверен, что 
папе когда-либо удалось действительно разобраться в этом до конца. Я любил 
смотреть за его игрой. Я любил все, что связано с футболом, и могу немало 
рассказать о том, сколь много значила эта игра и для него. Когда он сообщил мне,
 что собирается прекратить регулярные выступления, чтобы целиком посвятить себя 
тренерской работе со мной (мне, должно быть, в ту пору, было лет восемь или 
девять), я совершенно точно знал, что означала для него такая жертва, хотя сам 
он никогда не говорил об этом.
К тому времени, когда мне исполнилось семь лет, папа в будние дни брал меня с