не ожидал от нее проявления такой тяги к еде именно в данный момент. Мне 
оставалось только ждать и наблюдать. Я лишь чувствовал, как сердце ухает у меня 
в груди. Зато наша молодая мама вдруг почувствовала голод. И буквально в 
следующее мгновение наш ребенок был уже с нами — медсестра подняла его вверх и 
показала всем. Я сразу же смог увидеть его, а вот Виктория сначала не могла. 
Поскольку это было кесарево сечение, медики должны были уложить Бруклина на 
специальный стол и вставить ему в рот и нос трубки, чтобы прочистить малышу 
дыхательные пути. Медсестра завернула его в полотенце туго, как только могла, и 
передала мне. Поскольку Виктории в этот момент еще накладывали швы, именно я 
первым получил возможность подержать новорожденного. Знаю, что это прозвучит 
эгоистично, но это была для меня такая удача и такое удивительное чувство! До 
сих пор я испытал его уже дважды, и ничто в моей жизни — ни на футбольном поле, 
ни где-нибудь еще — даже не приближается по силе чувств к тому переживанию, к 
тому трепету и благоговению, которые накатывают на тебя, когда ты в первый раз 
держишь на руках своего сына. Я сделал несколько шагов и перенес Бруклина к его 
маме, потом положил головку малыша на подушку рядом с нею и залюбовался двумя 
самыми драгоценными для меня людьми, которые выглядели такими похожими и такими 
красивыми. Эта картина навсегда останется в моем воображении.
Мне всегда хотелось иметь детей. Возможно, это желание возникло у меня в связи 
с тем, что в нашем доме была младшая сестренка, поначалу совсем маленькая. А 
может быть, я просто приобрел эти отцовские чувства от своих родителей, от мамы 
и папы, не знаю. Помню, еще только придя в команду «Юнайтед», я испытывал 
чувство ревности к старшим игрокам в те нередкие на протяжении сезона дни, 
когда они могли привести своих детей на тренировки, а малышня имела возможность 
сидеть у боковой линии и наблюдать за игрой своих папочек. Мне тоже до чертиков 
хотелось этого. И, буду тут честен, я всегда жаждал иметь сына. А на самом деле 
даже двух сыновей — ведь как бы я ни любил Джоан, но я знаю — и она тоже знает, 
поскольку мы иногда разговариваем на эту тему и вместе смеемся, — что мне 
всегда хотелось иметь еще и младшего братика тоже. И в тот день в «Портленде», 
пристально глядя на Викторию, уткнувшуюся носом в нашего новорожденного сына, я 
знал: что бы в дальнейшем ни случилось в моей жизни, я счастлив, ибо мне 
дарован ребенок.
Помню, как Виктория повернулась ко мне, пока я качал Бруклина на руках, и 
произнесла:
— Что бы ты ни делал, что бы ни произошло, пожалуйста, не покидай его.
В последнее время нам не раз угрожали — это началось еще с лета и снова 
повторялось, в том числе непосредственно перед рождением Бруклина. Мы 
обговорили все заранее, продумав, как обеспечить нашу безопасность, так что 
теперь я пошел вместе с медсестрой, когда та взяла Бруклина, чтобы выкупать его,
 привести в порядок и подготовить к дальнейшему, хотя для этого пришлось 
оставить Викторию одну. Буквально все наши родственники собрались в тот вечер в 
больнице. Нас словно бы укутали и защитили те люди, которых мы больше всего 
любили. Потом я остался в палате на ночь. Здесь не было еще одной кровати; 
Виктория лежала на больничной койке, потому что к ней после операции все еще 
были подсоединены разные трубки и мониторы, а Бруклин безмятежно спал в своей 
специальной кроватке. Я дремал на полу, использовав в качестве подушки 
свернутое полотенце и прижав голову к двери таким образом, чтобы ее нельзя было 
открыть. Возможно, мы нервничали излишне, но никогда не знаешь, чего ждать. В 
любом случае я был безмерно счастлив: здесь, в этой маленькой палате находились 
только я, Виктория и Бруклин, мы пробудем вместе до самого утра, я слышу их 
дыхание и охраняю их сон.
Едва ли не первый звонок по телефону, который я сделал, был адресован Алексу 
Фергюсону — просто чтобы сообщить ему, что на белом свете появился еще один 
парень по фамилии Бекхэм, причем парень совершенно великолепный. У него были 
собственные сыновья, и, как мне думается, он отлично понял, какие чувства я 
испытываю. После поздравлений он велел мне не беспокоиться по поводу скорейшего 
возвращения в Манчестер для тренировок, а оставаться пока с Бруклином и 
Викторией и вернуться за день до следующей игры. В субботу я сражался против 
«Челси», а затем примчал назад в Лондон. Сначала у Бруклина возникли проблемы с 
кормлением, поскольку он срыгивал все молоко. Помнится, в тот вечер Виктория 
нарядила его в малюсенький бело-зеленый комбинезончик, и я пришел очень вовремя,
 чтобы увидеть, как все, недавно съеденное им, тут же извергается обратно, 
залив всю его одежку и постель. Это походило на некое приветствие, специально 
организованное для меня, чтобы я лучше понял, насколько весело и прекрасно быть 
папой.
День, когда Виктория и Бруклин возвратились домой, был по-настоящему безумным и,
 честно говоря, ничего хорошего он в моей памяти вообще-то не оставил. Мы 
примерно представляли себе, каким образом могут развернуться события на выезде 
из больницы «Портленд». Достаточно было выглянуть из окна, чтобы увидеть 
огромный плакат, повешенный напротив поперек витрин сразу нескольких 
магазинчиков: «К БРУКЛИНУ — СЮДА». Мы предварительно договорились с больницей и 
с полицией, которые на пару сделали все возможное, чтобы помочь нам: 
позаботились насчет прохода до автомобиля, повесили на всех окнах вокруг задних 
сидений занавески. В общем, они сделали все, что мы смогли придумать, пытаясь 
прорваться через целую армию газетчиков, фотографов и доброжелателей, не 
причинив при этом вреда малышу, которому исполнилось только несколько дней, и 
его очень утомленной мамочке. Все наше возвращение превратилось в нечто 
подобное армейской операции, и везде, где требовалось мое участие в ней, я 
старался внести свою скромную лепту. Но мне никогда до сих пор не приходилось 
крепить в машине специальную колыбель для грудного ребенка. В результате я все