Алан опустил голову и уставился в пол. О чем тут было говорить? Только каждый 
конкретный игрок знает, какие мысли бродили у него в голове после той игры. Я 
никогда не забуду, что единственным, кто специально подошел ко мне поговорить, 
был Тони Адамс. Когда я в первый раз попал в состав сборной Англии, Тони 
напугал меня буквально до смерти. Помню, как в Грузии, где нам предстояло 
сыграть на выезде отборочный матч, он за несколько минут до того, как надо было 
выходить на поле, поднялся в раздевалке и произнес: «Держитесь, мужики! Это наш 
матч. Мы его заслуживаем. Мы приехали сюда с одной целью — выиграть!» И дело не 
только в том, что Тони говорил громогласно, — его голос переполняли страсть и 
решимость. Я прямо не мог поверить в жесткость, даже свирепость его тона. Это 
было одно из тех мгновений, когда ты по-настоящему потрясен и одним рывком 
выходишь на совершенно новый уровень преданности делу и чувства долга. И не то 
чтобы ты не понимал этого раньше или оно тебя не волновало. Но возможность 
находиться здесь, в раздевалке, и оказаться свидетелем того, насколько все эти 
вопросы важны для Тони, несомненно, воодушевляла парня, который только начинал 
свои выступления в составе сборной. Поражение Англии в Сент-Этьенне было для 
Тони таким же горьким и тяжким испытанием, как и для любого другого сборника, и 
даже еще усугублялось его опасениями по поводу того, что ему уже больше никогда 
не удастся выступить за свою страну. Словом, в раздевалке царила в тот вечер 
гнетущая атмосфера. Не могло быть большего разочарования, чем то, которое нас 
постигло. Но Тони все же подошел и положил мне руку на плечо:
— Что бы здесь ни произошло, я все равно считаю, что ты — отличный парень и 
превосходный молодой игрок. Я горжусь, играя с тобой за сборную Англии. 
Благодаря случившемуся ты можешь даже стать сильнее. И можешь после этого 
сделаться лучше как спортсмен.
Мы покинули стадион и направились к автобусу, перед которым меня ждали мама и 
папа. Я рухнул в объятия отца и разрыдался. Буквально не мог остановиться. 
Сейчас, думая об этом, я испытываю некоторое смущение, но в тот момент ничего 
не мог поделать с собой. В конце концов я все же успокоился, и папа затолкал 
меня в автобус. Я сел и подставил голову прохладному ветерку, дувшему из окна. 
Гэри Невилл тоже вошел и сел рядом со мной. Он, конечно, видел, как я плакал. И 
чувствовал, что вот-вот я могу начать снова.
— Не позволяй никому видеть тебя в таком состоянии. Нечего раскисать. Ты не 
сделал ничего плохого. Что случилось, то случилось, — сказал он.
Я посмотрел на него.
— Виктория беременна.
Глаза у Гэри открылись чуть пошире.
— Ну и прекрасно. Отправляйся туда и будь с нею. Это самая лучшая новость, 
какую ты только мог услышать. Думай только об этом. То был всего лишь 
футбольный матч. А это — новая жизнь.
Помню, когда в «Юнайтед» пришел Себа Верон, мы с ним говорили о реакции 
аргентинских игроков или, по крайней мере, некоторых из них, когда они увидели 
меня в тот вечер рядом с моим отцом. И когда их автобус выруливал с автостоянки,
 мы могли видеть, как они, голые по пояс, оглядываются на автобус сборной 
Англии, смеясь и размахивая футболками над головой.
Мы отправились прямиком в аэропорт и затем прилетели обратно в Ла-Боль на свою 
последнюю ночевку в турнире «Франция-98». Некоторые из ребят сразу пошли в свои 
номера, другие отправились чего-нибудь выпить. Я оказался в комнате для игр — 
вместе с Терри, Слэтсом и Стивом Макманаманом. Обычно мы после матчей пили 
горячий шоколад и вскоре после полуночи укладывались спать. Однако в этот вечер 
Терри велел мне выпить что-нибудь покрепче. Я решился на пару кружек пива. Как 
правило, я не пью, но в тот момент алкоголь помог хоть чуть-чуть снять боль. 
Так мы и торчали вчетвером, не особенно и разговаривая между собой — не 
очень-то и было, о чем, — и я, насколько помнится, досидел где-то 
приблизительно до четырех утра, невзирая на то, что в девять нам предстояло 
встать и готовиться к обратному полету в Англию на «Конкорде».
Я позаботился о том, чтобы в тот же вечер вылететь в Штаты. Англия тоже 
вылетела — из чемпионата мира. Я хотел провести с Викторией как можно больше 
времени до начала тренировок перед новым сезоном. Мои родители вылетели в 
Англию прямо из Сент-Этьенна и на следующий день должны были встретить меня в 
лондонском аэропорту «Хитроу». Когда «Конкорд» приземлился, кто-то в аэропорту 
был настолько любезен, что предложил нам воспользоваться своим кабинетом в 
течение тех нескольких часов, которые оставались до вылета моего самолета в 
Штаты. Тем временем я разыскал родителей, отдал им часть своих вещей и совершил 
все формальности для последующего полета в США. Я знал, что не увижусь с 
родителями, по меньшей мере, две недели, а ведь у меня имелась для них новость, 
которую хотелось сообщить им лично, а не по телефону. В общем, я сказал им, что 
Виктория беременна.
Они выглядели очень удивленными. И взволнованными тоже. Возможно, потому, что 
уже каким-то образом настроились на то, чтобы как-то сгладить мою реакцию на 
удаление с поля, когда я окажусь в кругу близких. Джоан приехала вместе с 
родителями, она обняла и поцеловала меня, но мама не проронила ни слова, а папа,
 помнится, только и сказал:
— А ты уверен, что это не слишком быстро?
Мы должны были попрощаться. Я без всякой спешки и суеты отправился в зал 
вылетов, предварительно обратившись туда, где должен был сдать свой багаж и 
пройти контроль. Меня предупреждали, что пресса будет искать встречи со мной, 
но все выглядело так, словно все пройдет тихо. Пройдя положенные процедуры, я 
считал, что дело в шляпе и никто из журналистикой братии не сможет прорваться 
на ту сторону, где находятся пассажиры, уже прошедшие иммиграционный и