собой команду. Достаточно было просто видеть его на поляне, как он стоит со 
своим неизменно поднятым воротником, готовый завоевать весь мир.
Когда люди говорят об Эрике, они всегда склонны вспоминать, как его многократно 
в течение его карьеры выгоняли с поля или как с ним происходило кое-что похуже. 
Однако я смотрю на это несколько иначе, понимая, что у всех великих игроков 
есть какая-то крайность в характере и в отношении к футболу. Именно эта 
крайность делает их крупнее и выше обычных спортсменов…
Это может прозвучать странным, но, несмотря на все полученные Эриком 
предупреждения, на желтые и красные карточки, дисквалификации или что бы то ни 
было, Мне никогда не приходило в голову критиковать его. Мы вместе играли в 
футбол, и именно в этом состояли мои главные отношения с ним. Я всегда хорошо 
думал о нем и обо всем том, что он принес с собою в раздевалку и в команду. А 
принес Эрик свой талант, свою честь и свое чувство долга. Ничто иное не 
беспокоило меня. Он играл в свою игру и жил своей жизнью, действуя так, как ему 
диктовал внутренний голос, другими своими действиями сделал много хорошего для 
остальных ребят из «Юнайтед». Как же я могу плохо подумать об Эрике Кантоне или 
о чем-нибудь из того, что он сделал? Дэвид Бекхэм многим обязан ему, а 
«Манчестер Юнайтед» обязан ему даже в еще большей степени.
Я был на стадионе «Сэлхерст-Парк» в тот вечер 1995 года, когда Эрик одним 
прыжком бросился в толпу болельщиков. Я сидел не на скамейке запасных, а на 
трибуне, наблюдая за игрой вместе с несколькими другими парнями. Мне мало что 
запомнилось из самой игры против «Кристал Паласа», но тогдашний инцидент помню 
хорошо. Эрика удалили с поля после силового отбора мяча у Ричарда Шоу, и когда 
он уходил вдоль боковой линии, можно было видеть, как некий тип загородил ему 
дорогу, чуть ли не силком заталкивая в толпу зрителей. Он обзывал Эрика 
последними словами, вопя о нем что попало. Вслед за этим Эрик оказался в толпе 
и стал пинать обидчика и бить его кулаком. Все это длилось несколько секунд, 
после чего Эрик поспешил в раздевалку. Считаю его действия всего лишь 
инстинктивной реакцией и естественным поступком.
…находящимся в центре внимания, не остановил его от действий, которые вполне 
мог совершить кто-либо другой, оказавшись на его месте. Я не говорю, что Эрик 
поступил правильно, но мы должны помнить, что если бы при любых других 
обстоятельствах кто-то кричал подобные гадости на другого человека, то вряд ли 
из-за этого не возникло бы неприятностей.
После игры в нашей раздевалке не было никакой особой суеты по поводу того, что 
случилось. Все вели себя тихо, да и шеф отнесся к происшествию вполне спокойно. 
Он только сказал, что ни один из нас не должен говорить по данному поводу с 
прессой. Совершенно очевидно, никто из присутствующих не понимал тогда, каковы 
будут последствия: Эрика отлучили от футбола на целых восемь месяцев. Мы 
закончили тот сезон, не выиграв больше ни единого матча, и можно понять, какой 
эффект произвела на команду потеря Эрика. Как игрок и профессионал, каждый из 
нас должен был продолжить работу. Эрик на несколько недель отправился домой, во 
Францию, а затем возвратился на «Олд Траффорд», и мы получили возможность 
каждый день работать и тренироваться вместе с ним, хотя он не мог участвовать в 
календарных встречах. И хотя он по-прежнему оставался очень важной составной 
частью всего происходящего в клубе, мы хотели видеть его играющим в команде. 
После отбытия общественных работ и всего срока дисквалификации, решение о 
которой приняла федерация футбола, Эрик вернулся в команду через полтора месяца 
после открытия сезона 1995/96 годов. Начиная с октября, он играл, как одержимый,
 хотя, конечно, нельзя сказать, что вот пришел Эрик Кантона, взялся за дело и 
сделал дубль самостоятельно. Но я абсолютно уверен, что все остальные ребята 
чувствовали: без него мы бы этого не смогли достичь.
Когда речь заходит о том сезоне, стало почти правилом говорить, что мы по ходу 
матчей того года достойнно росли как игроки. Тем не менее, возвращаясь мыслями 
назад, скажу то же самое: я действительно помню, насколько мне удалось за тот 
период вырасти как человеку. Для начала, после шестнадцати лет, проведенных с 
мамой, папой, Линн и Джоан, а затем еще трех лет в разных «углах», которые, по 
сути дела, были в некотором роде семейными домами, я получил собственное жилье. 
Райан Гиггз уже перебрался в дом, расположенный в Уорсли, к северу от 
Манчестера, и рассказал мне, что поблизости от него есть другой трехэтажный 
особняк, который выставляется на продажу. Это было просто идеально. Уорсли 
оказалось приятной, тихой деревней, дом был новенький, с иголочки и всего 
только в десяти минутах езды от нашего тренировочного поля; зато теперь у меня 
никогда не будет оправдания, если я появлюсь на работе с опозданием.
Я вырос в предместьях Лондона, в пригородном одноквартирном домике, имевшем 
общую стену с соседним домом и достаточно тесном для нас пятерых. Теперь я жил 
здесь один, не без проблем подбирая ключи к своей классной холостяцкой «хате» и 
планируя все исключительно под себя: уютное помещение с бильярдным столом, 
обитый кожей гарнитур в гостиной, телевизионно-музыкальная система, именуемая 
домашним кинотеатром, и великолепный большой камин. Весь верхний этаж 
представлял собой одну огромную комнату — мою спальню. Мне сделали специально 
для нее платяные шкафы, а когда столяры собирали их, я заставил их сделать в 
ногах моей кровати специальный комод. Ты нажимаешь кнопку — и оттуда вылезает 
телевизор. Когда мы только начали ходить вместе, Виктория все время подкалывала 
меня насчет этой штуковины. А вдобавок ко всему по соседству жил мой приятель, 
Гиггзи. Чего еще мог просить любой парень вроде меня?
Даже тогда Райан считался в «Юнайтед» настоящей легендой. Он был только на год 
старше меня, и мы играли в одной и той же команде, выигравшей молодежный кубок, 
но когда я попал в Манчестер, мне казалось, будто он уже был звездой. Гиггзи 
постоянно выходил в первом составе уже к тому времени, когда ему едва стукнуло