ии со мной, но и с любым другим – ни тени бравады своей мускулатурой, 
спортивной славой и популярностью киноактера. Ни тени чванства и особой 
чемпионской значительности...
     Немало поучительного и в судьбе Н.С.Перехреста.
     Николай Степанович написал мне в начале восьмидесятых годов. В декабре 
1988 года мы встретились. Судьба Николая Степановича интересна не только для 
тех, кто попал в беду, она характерна прежде всего волевым началом в 
преодолении кризиса, а с этим в той или иной мере приходится встречаться едва 
ли не каждому. Однако далеко не каждый отдает себе отчет в значении воли, 
умении переносить боль, тяготы, управлять своим настроением в борьбе за жизнь. 
Отнюдь не каждый в состоянии вытащить себя вроде бы из безнадежного состояния. 
Как и в случае с Ричардсом, воля и вера в себя оказались для Николая 
Степановича тем эликсиром, волшебным лекарством, которое возродило его к жизни. 
И это в условиях, когда медицина, казалось бы, уже обрекала его на медленное 
угасание, если не на гибель.
     Не дать себя завалить бедам!
     Не только вернуть здоровье, но и молодость, все радости и чувства ее 
сверкающих лет!
     Распахнуть тяжкий занавес, закрывший небо, солнце, простор!
     Распахнуть жизнь!..
     В письме ко мне Николай Степанович описал историю строительства своей 
жизни наново, дав этому описанию заголовок: «Сердцу можно приказать...»
     
     «...Моя добрая знакомая, Людмила Петровна, как-то рассказала мне о том 
удивлении, которое выразил тоже мой знакомый, увидев меня на велосипеде. Он 
развел руками и громко сказал всем на автобусной остановке:
     – Ну надо же, поехал на велосипеде! Да мы ведь все в палате знали, что он 
со своим инфарктом не жилец, долго не задержится...
     И по сию пору многие придают слову «инфаркт» нечто угрожающее, 
фатально-роковое, неизбежно-трагическое по своим последствиям.
     Когда я выписывался из больницы (апрель 1980), валидол и нитроглицерин 
были завещаны мне на всю оставшуюся жизнь. Мне наказывали их иметь всегда с 
собой. И я вбил себе в голову, что мне уже не так много и осталось.
     Лежа на диване и устремив взгляд в потолок, я до изнеможения задавал себе 
один и тот же вопрос: «Что меня ждет?» И сердцебиение открывалось при 
совершенном покое и полнейшем отсутствии внешних раздражителей. Не помогали ни 
валидол, ни нитроглицерин, и потому вызывалась «скорая»... Я больше доверял 
шприцу и верил человеку в белом халате. Был убежден: без них не обойтись, в них 
моя палочка-выручалочка.
     Сейчас мне не понятно, о каком убеждении вообще я мог вести речь, на чем 
это убеждение основывалось, если я тогда совершенно ничем не интересовался и, 
естественно, не мог знать, каковы человеческие возможности и резервы.
     На глаза попалась книга академика Н.М.Амосова «Раздумья о здоровье». Я не 
мог не выписать для себя: «...медицина неплохо лечит многие болезни, но не 
может сделать человека здоровым. Чтобы быть здоровым, нужны собственные усилия, 
постоянные и значительные. Заменить их ничем нельзя».
     Постоянные и значительные...
     Предвижу язвительные улыбки: «Нам только этого не хватало, тут лечить не 
поспеваешь, а когда же заниматься душеспасительными беседами?»
     Тогда не следует медицинским работникам быть столь категоричными в 
рекомендациях больным. При выписке – одни запреты. Давая рекомендации больному 
о неукоснительном соблюдении щадящего режима и выписывая кучу рецептов, врач 
прежде всего подстраховывает себя. Многие об этом знают, догадываются. А что же 
делать тем больным, кому неоткуда ждать толкового совета и доброй, от сердца, 
подсказки?!
     Шесть лет я совершенно спокойно переношу возникающие порой неприятные 
ощущения в сердце, из-за которых раньше вызывал «скорую». Все это время я не 
прибегал и пока не собираюсь прибегать к помощи лекарств. Лекарства в кармане в 
моем понимании – это унижение собственного достоинства. У меня есть грозная 
справка, там записано: строго нормированный рабочий день, без выезда в 
командировки, противопоказаны сельхозработы в подшефных колхозах. А я выезжаю в 
командировки. Нет, я не бесстрашен и вообще не ухарь. Просто мне горько и 
обидно осознавать себя неполноценным человеком. Почти не сомневаюсь, если бы я 
строго придерживался того, что мне говорили и что записано в справке, то уже 
«сыграл бы в ящик».
     У нас писали, что за рубежом люди с трансплантированным сердцем прыгают с 
парашютом и бегают марафон, а у нас в чрезмерном осторожничании, по существу, 
бросают человека на произвол судьбы, отделываясь тем, что дадут инвалидность. 
Сумеет человек поставить себя на ноги, ему говорят: «Молодец, отлично!» Не смог 
– угас, ушел из жизни. И пояснят: «Что вы хотите? У него была серьезная болезнь.
 К тому же он наверняка не берегся...»
     Я пишу обо всем этом, может быть, потому, что жадно искал в печати 
практические советы, рассказы о тех, кто сам вынес, пережил и вырвал себя в 
конце концов из плена слабостей, болезни, немощи. Есть у А.С.Макаренко такие 
слова: «Я видел, как нетрудно человеку помочь, если подходить к нему без позы и 
«вплотную», и сколько трагедий рождается в жизни только потому, что «нет 
человека»...
     
     Я не сказал и сотой доли того, что хотел, а из того, что изложено, 
получилось не то, что вынашивал, чем хотел бы поделиться с теми, кого обокрала