с Гаккеншмидтом "Русский спорт" (1912, № 50) печатает более чем горькие 
признания Гоча. Это даже не признания, а отчаяние и одновременно ненависть к 
публике. Ведь на потеху ей не щадят себя чемпионы. 

Журнал сообщает о намерении знаменитого американского борца покинуть арену. 
Причина - переутомление: "Я с ужасом думаю, что опять должен заняться борьбой. 
Дрожь пробегает по телу при мысли, что придется работать над своей формой... Я 
никогда не забуду тех мучений, которые мне пришлось испытать при тренировке. 
Людям кажется, будто я имею призвание к борьбе и поэтому слава досталась мне 
без всяких забот. На самом деле вряд ли кому успех доставался столь тяжкой 
ценой..." 

И сейчас многие из великих спортсменов не отреклись бы от слов Гоча. Спортивный 
труд жесток и опасен. 
Глава 85. 


И уже в самолете я прочитал перевод репортажа о турнире, напечатанного в 
"Тайме" 31 июля 1961 года. Характерен подзаголовок: "Нет веса, который не могли 
бы поднять эти русские". 

"...Юрий Власов из России, сильнейший человек мира, толкнул 453 и 3/4 фунта. 
После этого три человека носили взвешивать штангу... Снова поцелуи, объятия на 
помосте, взволнованный гул и замечания в зале: "Фантастически, невообразимо". 
Уже противники Власова, включая громадного Зирка, который растит цветы на 
собственной ферме в Америке и тем добивается большего бизнеса, чем с магнезией, 
оставлены далеко позади. Власов - сверхчеловек в очках, увлеченный философией, 
литературой и музыкой. У него обширное поле деятельности, и, однако, наряду с 
этим он аттестован как спортсмен номер один. Он получил трофей от легендарного 
Георга Гаккеншмидта - старого Русского Льва. И новым связующим звеном стало 
рукопожатие, которое всколыхнуло память..." 

Я понимаю: воспоминания всегда более личный документ, чем 
объективно-исторический. Я и воспринимал события именно пристрастно. Это 
естественно. Дабы в какой-то мере выправить данный недостаток, внести 
фактическую достоверность, я и привлекаю газетный материал. 
Глава 86. 


Мировая печать своеобразно откликнулась на кончину сильнейшего из атлетов. 

Вот что написал в некрологе, посвященном Георгию Георгиевичу, бывший русский 
рекордсмен Красовский: 

"...Не так давно я заехал проведать старого французского чемпиона Луи Вассэра, 
который мне сообщил, что на девяносто первом году жизни в Лондоне 19 февраля 
скончался Русский Лев - Георг Гаккеншмидт. О смерти этого великого спортсмена, 
кумира парижской публики начала этого века, французская спортивная пресса не 
была даже осведомлена. Так проходит слава мира!" 

Французскую публику и оповестила эта единственная заметка, напечатанная в 
русской газете на русском языке 2 августа 1968 года. 

Поклон тебе, Великий Гакк! Поклон старому доктору! Пусть будут вечны над вами 
слова: "Честь и слава России!" 

Как-то меня спросил болгарский тренер (он изучал спортивную психологию), что я 
шепчу, когда выхожу на помост. Я остерегался предельного "железа", старался 
подавить неуверенность, никому никогда не признавался в ней, искал слова - 
опору в других. Шептал стихи. Разные. Когда я сказал о стихах болгарскому 
тренеру, он с сомнением глянул мне в глаза. А напрасно! Никакой допинг не 
сравнится со словом. Недаром на Востоке говорят: "Рана от ножа заживает, рана 
от слова - никогда". 

Помню свою первую победу на командном чемпионате СССР в Горьком 16 декабря 1958 
года. Мы с тренером решили перекрыть результат Медведева, показанный на 
чемпионате мира. В жиме и рывке я взял намеченные веса (я весил тогда 114 кг). 
Все понимали, куда клонится борьба, и каждый подход взвинчивал зал. Но в 
толчковом упражнении я мог сорваться. Я и устал, и еще худо управлял собой, и 
главное - едва залечил травмы. Последняя попытка! Я стоял за занавесом, уже 
готовясь шагнуть на сцену. Богдасаров помогал мне расправлять трико. И вот в 
тишине, решающей судьбу и которая тем так памятна спортсменам, я услышал 
скороговорку Ивана Любавина - тренера Медведева (он не видел меня, а я стоял в 
двух шагах): "Этому... не взять вес!" 

Я задохнулся яростью - и не потому, что Любавин покрыл меня... Нет! Он не 
сомневался в моей трусости! Насмехался! Я трус! 

И я уже больше не чувствовал пола, не слышал зала. Я ослеп, и лишь штанга, 
точнее - ощущения в мышцах существовали для меня. Выполнил упражнение, как на