- Тебе под силу 220 и 230 килограммов! "Заправишь" обязательно! 

Я тренировался всего несколько месяцев. Я полагал: Евгений Николаевич Шаповалов 
"заводит" меня. Однако он повторял это все время, пока тренировался у него в 
спортивной секции академии. Для посторонних это звучало бредом. Всесоюзный 
рекорд в толчке тогда был легче 180 кг! Если 230 кг кто-либо и поднимет, нас 
уже в ту пору не будет - так полагали атлеты. А Шаповалов свое мнение не 
скрывал. На меня смотрели как на явно ненормального. Ведь я не отказывался от 
его цифр. Я гордился ими. Гордился и... страшился! 

Шаповалов не играл в веру - верил. И я поверил в назначение быть сильным. Я и 
без того был помешан на тренировках. Но когда в тебя верят! ...Я пил тренировки,
 хмелел тренировками, черствел к неудачам. На лекциях в академии против желания 
чертил цифры тренировочных килограммов! Вот бы освоить! Я наслаждался приливом 
новой силы. Упоительная обозначенность новых мышц! Я искал слабые мышцы, 
воспитывая силу - быть сильным во всех измерениях. 

Без Шаповалова я никогда не занялся бы тяжелой атлетикой, и моя жизнь, 
безусловно, сложилась бы совершенно иначе. Вспыльчивый, крутой, он самозабвенно 
любил тяжелую атлетику, а еще больше - сильные и ладные мускулы. И сам был 
сложен на загляденье. Недаром столько лет он подрабатывал натурщиком в 
Московском художественном институте имени Сурикова, а потом из-за нужд большой 
семьи вынужден был пойти в грузчики. 

Вторую половину жизни он увлекался скульптурой и для человека без специального 
образования лепил совсем недурно. Он мечтал о собственной мастерской и 
выставках... 

Я мял себя исступленно: вот новые мышцы, вот новый объем прежних мышц, вот 
незнакомая упругость мышц... Я другой, с каждым днем другой! Я злился. Время 
чересчур лениво. Ведь там, впереди, моя сила и победы... 

Мои результаты росли так стремительно, что Шаповалов не верил мне. Он полагал, 
будто я тренируюсь дополнительно, тайком. Поймав меня за руку, улыбаясь, он 
выпытывал: "Ну, малыш, признайся, где еще подкачиваешься?!" Он звал меня 
малышом. А я нигде не подкачивался. Я сам удивлялся своим мышцам - их редкой 
отзывчивости. Я захватывал все новые и новые "пределы" упражнений. 

На соревнованиях, когда я еще сам недостаточно уверенно управлял .собой, 
поведение тренера служило опорой. В глазах, жестах, голосе читал его чувства: 
есть ли надежда на победу, возьму ли вес? Я еще не умел бороться, когда в тебе 
сомневаются. 

В первые годы тренировок эта вера возвращала меня на помост после травм и 
учебных перерывов на месяцы. 

А травмы безбожно метили меня в те годы. Осенью 1954-го на первенстве Москвы я 
пробую в рывке норму второго разряда. Я очень силен, много сильнее тех тяжестей,
 что собираюсь поднять. Однако в "технике" я беспомощен. Очень легко вырываю 
заданный вес, но он закручивает меня вокруг оси. Я креплюсь, хочу удержать 
штангу, а она буквально вывинчивает плечо из сустава. Только когда боль 
прожигает меня до последнего нерва, бросаю вес. Два месяца я не мог одеваться 
без чьей-либо помощи. И еще полгода спустя плечо било болью при полном 
включении сустава. Я стал тренироваться через три недели, когда начала спадать 
опухоль. Вгонял штангу в положение фиксации, когда сустав замкнут полностью, и 
в глазах у меня темнело от боли. Через год, пробуя вес в рывке, меньший на пять 
килограммов нормы мастера спорта, я получаю неприятную травму в паху. Недель 
пять ковылял с палкой. А затем последовали травмы в колене - досадные и опасные.
 Долго я не мог сообразить, в чем же дело. Ответ пришел сам собой. Связки не 
окрепли, были еще по-детски слабы, а в мышцах уже созревала большая мужская 
сила. Пришлось изменить технику толчкового движения для смягчения динамического 
удара в "седе" при захвате веса на грудь, но эту работу мы уже проделали с 
новым тренером - Суреном Петровичем Богдасаровым. 

Обычно же к травмам ведут три причины: утомление, внезапное охлаждение или 
неуверенность в себе. Неуверенность нарушает движение, приводит к непривычным и 
опасным положениям суставы... 

Я настолько проникся мечтой в будущность своей силы, что убежденность 
Шаповалова тоже уже не имела значения. Я тренировался истово, словно знал все 
наперед! Меня пытались отрезвить, отговаривали, доказывали нелепость надежд, 
острили. Травмы возводили в неопровержимость доводов. Но ведь движение всегда 
сопрягается с риском и ошибками. 

Евгений Николаевич Шаповалов был фанатично предан тяжелой атлетике. И до самой 
смертельной болезни вставал в пять утра, чтобы потренироваться с тяжестями. Он 
умер 31 декабря 1979 года, далеко не достигнув старости. Как рассказывал об 
атлетах прошлого! И не только рассказывал - сам выступал на чемпионатах Москвы, 
когда ему было далеко за сорок.