неторопливый бог-атлет. 

Маэстро Шемански избегал тренироваться при посторонних. Я практически и не 
видел его в Аквиа Асетоза (возможно, Шемански избегал публику из-за нелюдимости,
 природной скрытности). А высиживать, дожидаться я почитал недостойным. Никогда 
не опускался до высматривания тренировок соперников. Хитрость в поединках, 
искусство темнить - все это допустимо, но я был брезглив к таким спортсменам, 
пусть знаменитым. От того, что часто называется "тактикой", на деле порой 
шибает жадностью и неразборчивостью. В назначении быть светлой силой, 
возвышением человеческого вижу спорт и по сию пору. 

...И опять Рим! И солнце прямое, но совсем не тяжелое. Творящая сила солнца. Я 
забывал о тренировках и несчастье. А несчастье привалило за болезнью. И 
накликал его я. 

2 сентября после обеда я отдыхал в шезлонге - тень под домом густая. Дома 
Олимпийской деревни подпирали бетонные столбы. Жарко, далеко за тридцать. 

Меня окликают. Узнаю: Владимир Булатов, Игорь Петренко - "шестовики" и Виктор 
Липснис - толкатель ядра. 

Булатов объясняет: "У Виктора четвертое место! Скобла, Роу - позади! Не откажи, 
выпей с нами за победу. У нас самая малость - бутылка бренди". 

Я почти не знал их. Тем более тронуло приглашение. Не от потребности выпить - 
победа ведь! Значит, я для них свой - это тоже приятно. К тому же не только я 
еще не выступал, но Булатов и Петренко - тоже. Ссылаться, стало быть, на режим 
грешно. До выступления все прокачается бесследно, ведь мне работать 9 сентября, 
на следующий день после Воробьева, то есть через неделю. Пошли к Липснису. 

Вернулись вроде удачно: никто не приметил... 

Но подняли меня с постели на суд команды. Был суд короток и беспощаден: 
ходатайствовать о запрещении выступать на Играх, отправить домой, а пока для 
назидания держать меня в бойкоте. 

Донес Воробьев. Наши комнаты имели общую дверь. Услышал, чуть свет поставил в 
известность "инстанции". 

Очень обходительные люди вызывали и убеждали: "Назовите, с кем пили, и вам все 
простят". Не сказал. В один из дней меня пригласил Романов (Романов Н. Н.
-председатель Всесоюзного комитета по делам физической культуры и спорта. 
Настоящий друг спорта): "Забудь все. Для боя готовились. Ни о чем не думай, 
кроме победы. Больше дергать не станут. Готовься к выступлению..."

Все циничней и проще. Думаю, решающую роль в моей судьбе сыграла моя 
исключительная форма, а точнее - тренировка. Я провел ее вслед за собранием. 
Зал ломился от репортеров и публики. Каждый подход рождал аплодисменты - такого 
никто не слышал и не знал. Я не щадил себя. Да и что щадить, не буду ведь 
выступать. По тем временам я отработал на неслыханных весах.< br> Известие о 
тренировке не могло не дойти до руководства, оно добавилось к его 
осведомленности о моей редкостной готовности. О ней сообщали не только римские, 
но и ведущие газеты мира. Спортивный раздел у них самый подробный. А рубка 
между нами и американцами за "золото" склонялась в нашу пользу. Ну как не 
выложить козырь - победу "самого сильного человека в мире", да в самый 
последний день: наши выступления закрывали Игры. 

Для меня это означало непереносимо громадное напряжение - до сверхнатуги 
взводилась пружина риска. А проиграю?.. Сотрут... Именно после работы на 
внушительных весах (и болезнь с бойкотом не приморили) Романов и молвил: больше 
дергать не станут. Искренняя поддержка Романова тоже имела значение. 

Господи, за одну глупость платить практически жизнью, генеральным изломом ее! 
Дикость ведь! Тогда многие карьеры строились на доносах. Многих сметали с пути 
(из жизни тоже) доносами. Исключат из партии, погонят из армии - и скребись на 
карачках по жизни с "волчьей" характеристикой. И будь это единичный случай! 
Господи, оглянись! На что ж направлялись и измалывались силы во все 
десятилетия: не на развитие способностей, спокойное созидание, а на преодоление 
среды, иначе говоря - всех этих мокриц, этой злобы, зависти, неправды. 

А вот бойкотом я был обложен по-прежнему. Тяжкий крест, когда впереди такое 
испытание. А ну коли сорвусь? Болезнь грызет, мысли о будущем... Как же я клял 
себя!.. Дурень, кругом виноват! 

Катастрофа, но уже не только для моей спортивной жизни. Вообще катастрофа, так 
не оставят - это гражданская смерть! 

Я не сомневался в силе. Но случайность... Вот такая случайность, как эта 
болезнь. И мало ли прочих случайностей? Одна объективность судьи чего стоит! И 
все может решить ничтожная случайность - вдруг травма!