миром, а не ограниченными и бездушными ремесленниками, чтобы они... не 
замыкались в своей узкой мещанской скорлупе. Архитектура - это не профессия, 
это определенное состояние духа..." 

У творческой деятельности общая природа. Эта деятельность в высших проявлениях 
так или иначе смыкается с искусством. Гегель писал об искусстве как высшей 
потребности духа. И по Гегелю, дух трудится над предметами лишь до тех пор, 
пока в них есть нечто нераскрытое (весьма примечательно и суждение Гегеля о том,
 что расцвет литературы на путях сближения с философией). 

Высшие достижения требуют узкой специализации, но не культурной ограниченности, 
замыкательства в профессии. Это угроза самому развитию и постижению. 

"Человек одухотворен поэзией, и именно это позволяет ему овладеть богатствами 
природы..." (Корбюзье Ле. Архитектура XX века. М., Прогресс, 1970. С. 274). У 
искусства и науки общая природа. Наука, лишенная органичной связи с искусством, 
нравственно вырождается. Познание непосредственно зависит от одухотворенности, 
а последняя - от способности поэтически воспринимать мир. Но ученые степени, 
регалии, академические титулы не имеют отношения к таланту, скорее даже созданы 
людьми серыми, составляя предмет их тайного вожделения: 

хоть в этом приблизиться к истинному дарованию, само собой, застолбить и блага, 
им не причитающиеся. Именно - постные труженики науки, копающиеся на ее заднем 
дворе, добывающие себе место интригами и власть титулов... 

"У нас сложилось ложное положение в науке. Основная наука по численности - 
ведомственная, которую и наукой назвать не совсем корректно. Это обслуживание 
чьих-то интересов на некоем уровне. В 30-е годы у нас в стране был выбит целый 
слой интеллигенции - высококвалифицированных ученых, инженеров. А наплодили эту 
ведомственную армию псевдоученых. Ведь что такое наука? Это прежде всего 
торжествующая объективность..." 

А борьба за добывание академических званий? Сколько же здесь постыдного! Разве 
можно представить Эйнштейна или по существу нищего Циолковского в роли 
интриганов от науки - ну не обойтись им без званий! 

Когда на столь высоком уровне интеллигенция дает нравственный сбой, 
предопределенный в основном корыстью, это отзывается на всем обществе. Поэтому 
это никогда не будет только их узкоакадемическим делом. Ведь это не только 
утечка достоинства... 

Ничто так не агрессивно и самодовольно, как ограниченность. И в спорте (среди 
чемпионов) можно быть бездушным ремесленником и расчетливым стяжателем. 

Культура создана не ремесленниками, хотя ремесленник может быть виртуозом. 
Подлинно замечательное исключает в своем создателе сугубо материальный расчет. 
Ибо замечательное требует нечто большее, что не окупается и не может окупиться 
выгодами, наградами... 

Спорт заманчив творческой сутью. Тренировки - это овладение сутью явления, 
глубоко одухотворенный процесс. В этом и ответ на вопрос о росте результатов. 
Познание бесконечно. В этом смысле человеческая сила, бесспорно, бесконечна. 

В искреннем познании любовь к себе теряет значение. Человек цели не может не 
рассматривать жизнь как средство постижения цели. Исчезают страх, колебания. 
Человек обретает всемогущество. 
Глава 100. 


Атлеты тяжелой весовой категории исконно выступают в последний день чемпионата. 
Из зрелищ чемпионата это наиболее привлекательное. Чего стоит парад 
представления! Выводят на сцену десять - пятнадцать атлетов, один другого шире 
в плечах. Мнутся в шеренге, косятся друг на друга, ловят взгляды почитателей, 
подтягивают животы, покатывают мышцами. Жужжат кинокамеры, скачет свет в 
фотовспышках. По залу гул. На помосте новенькая штанга, вокруг знамена 
стран-участниц. Гремит голос в трансляции. Зрители под хмелем возбуждения, 
каждое имя встречают криками. В первых рядах знатоки "железной игры". Здесь 
немало истинных фанатиков. Сколько я ни выступал и где бы ни выступал, знал: в 
первом ряду пожилая чета из Австрии и англичанин - они всегда приезжали на мои 
выступления, в любую точку земного шара. С англичанином - Рэджем Айландом - мы 
сдружились. Он не только влюблен в тренировки с "железом" и сильных людей, но и 
считает свою жизнь обязанной тренировкам - и тому есть серьезные основания. Он 
являлся свидетелем едва ли не всех послевоенных чемпионатов мира, знаком с 
великими атлетами 30-х и 40-х годов и с одного взгляда понимает силу. 
Напряженность ожидания и усталость от чемпионатов, а также сдержанность Рэджа 
мешали сближению. Лишь на Московских Олимпийских играх 1980 года мы поговорили, 
что называется, от души. Я чувствую себя обязанным Рэджу. В ночь поражения на 
Олимпийских играх в Токио, преодолев сдержанность, он внезапно пришел ко мне. И 
как? Переоделся в спортивный костюм, полицейский пост не задержал. Было далеко 
за полночь. Я проиграл.