Бурлюк сделал меня поэтом... Не отпускал ни на шаг. Выдавал ежедневно 50 копеек.
 Чтобы писать, не голодая". 

Тут же под письмом Каменского с рассказом о смерти Маяковского: 

"Памяти великого друга: 

11 ноября сего 1961 года, в Москве, после многолетних тяжких страданий 
скончался наш, с 1910 года ближайший друг-брат, собрат по перу - великий 
русский поэт-футурист Василий Васильевич Каменский. 

Могучая кучка (квадрига), собратство футуристов: Витя Хлебников, Вася Каменский,
 Володя Маяковский, Додичка Бурлюк - явились основоположниками и ярыми 
глашатаями новой русской литературы, шедшими под лозунгами футуризма, 
призывавшими к отрицанию старых форм жизни - во имя великой нови!.. 

Спи с миром, наш незабвенный друг и собрат. 

Давид, Маруся Бурлюк". 

И на четырнадцатой странице: 

"Хлебникову (этих стихов, Витя, ты никогда не прочтешь!). 

Он тонул в истоках века, 

Чтоб затем звучать в веках, 

Русской речи мудрый лекарь, 

Ныне он - лишь легкий прах. 

Но его стихи бессмертны. 

И в окраинах земель, 

Русской речи где инертность, 

Хлебников - бездонья цель!" 

Здесь уместны и слова из отклика Маяковского на смерть Виктора Владимировича 
(Велемира) Хлебникова (1885-1922): 

"...Хлебников - не поэт для потребителей. Его нельзя читать. Хлебников - поэт 
для производителя... он ставил поэтическую задачу, давал способ ее разрешения, 
а пользование решением для практических целей - это он предоставлял другим... 
Его биография - пример поэтам и укор поэтическим дельцам... Для Хлебникова 
слово - самостоятельная сила, организующая материал чувств и мыслей. Отсюда - 
углубление в корни, в источник слова, во время, когда название соответствовало 
вещи... Во всех вещах Хлебникова бросается в глаза его небывалое мастерство. 
Хлебников мог не только по просьбе немедленно написать стихотворение (его 
голова работала круглые сутки только над поэзией), но мог дать вещи самую 
необычную форму... Я знаю Хлебникова двенадцать лет. Он часто приезжал в Москву,
 и тогда, кроме последних дней, мы виделись с ним ежедневно. Меня поражала 
работа Хлебникова. Его пустая комната всегда была завалена тетрадями, листами и 
клочками, исписанными его мельчайшим почерком... при переездах рукописями 
набивалась наволочка, на подушке спал путешествующий Хлебников, а потом терял 
подушку... Приехал он обратно этой зимой, в вагоне эпилептиков, надорванный и 
ободранный, в одном больничном халате... Во имя сохранения правильной 
литературной перспективы считаю долгом черным по белому напечатать от своего 
имени и, не сомневаюсь, от имени моих друзей, поэтов Асеева, Бурлюка. Крученых, 
Каменского, Пастернака, что считали его и считаем одним из поэтических учителей 
и великолепнейшим и честнейшим рыцарем в нашей поэтической борьбе. 

После смерти Хлебникова появились в разных журналах и газетах статьи о 
Хлебникове, полные сочувствия. С отвращением прочитал. Когда, наконец, кончится 
комедия посмертных лечений?! Где были пишущие, когда живой Хлебников, 
оплеванный критикой, живым ходил по России? Я знаю живых, может быть. не 
равны1: Хлебникову, но ждущих равный конец. 

Бросьте, наконец, благоговение столетни:, юбилеев, почитания посмертными 
изданиями! Живым статьи! Хлеб живым! Бумагу живым!" 

И в номере журнала "Пятьдесят лет с Маяковским' воспоминания Марии Бурлюк о 
"Хлебникове в Михалеве": 

"..."Эй, слушай!"- уныло и как будто не одну сотню лет простегивал темную ночь 
глухой, притаившийся голос Александра, обходившего парк по красному глиняному 
валу... Чахлого ельника было пятнадцать десятин, и примыкал он к участку 
фабриканта Арманда. Александр пришел в усадьбу Бурлюков странником, попросился