подлетели к реке Аму-Дарье. Совсем рядом было Аральское море. Под гондолой 
лежали пески Кызыл-Кума.
    На высоте 5500 метров, при скорости более 100 километров в час, 
субстратостат нагнал двигавшийся впереди холодный фронт. Так называют 
метеорологи зону, в которой происходит борьба между холодной и тёплой 
воздушными массами. Холодный воздух подкатывается под тёплый в виде вала. 
Тёплый воздух уходит вверх и создаёт мощные нагромождения облаков.
    Окружённый облаками, субстратостат, сильно раскачиваясь, то поднимался, то 
опускался. Воздухоплаватели устали от длительного полёта на большой высоте. 
Кирпичев почувствовал себя плохо, и Зиновеев принял решение снизиться. Это было 
желательно также для уточнения ориентировки. Подойдя близко к земле, экипаж 
определил, что находится над Джамбульской областью. Полученный пеленг 
подтвердил это.
    Наступило ещё одно утро. Субстратостат плыл неподалёку от озера Балхаш. 
Здесь прямая связь с Москвой снова нарушилась, но зато Кирпичев переговаривался 
со многими другими рациями, в том числе с радиолюбительскими. Оповещённые о 
полёте радиостанции Казахстана всё время вызывали аэростат.
    Около двух часов дня внизу показалась река Или, несущая свои воды из 
предгорий Тянь-Шаня в озеро Балхаш. Балласта почти не оставалось. Зиновеев 
поддерживал высоту, разбирая и сбрасывая отработанные сухие батареи. Из Москвы 
через промежуточные радиостанции пришло приказание произвести посадку у города 
Баканас. Но этот город уже остался позади. Близость горного хребта и 
государственной границы осложнили обстановку. Лететь дальше не полагалось. 
Однако вскоре ветер стал склоняться к северу, и экипаж мог лететь до 
Туркестано-Сибирской железной дороги.
    Посадка была произведена ночью 28 октября в одном из отдалённых районов 
Казахской ССР.
    Более 84 часов продержались в воздухе Зиновеев, Гайгеров и Кирпичев, покрыв 
за это время по прямой свыше 3160 километров. Эти результаты превысили сразу 
три мировых рекорда.
    Сергею Андреевичу Зиновееву минуло пятьдесят лет. Но он продолжает летать 
на воздушных шарах. За выдающиеся достижения в области воздухоплавания ему 
присвоено звание заслуженного мастера спорта. Исключительно интересно сложилась 
жизнь мастера спорта Семёна Семёновича Гайгерова. Неутомимый учёный, следопыт и 
спортсмен, он в течение года руководил аэрологическими наблюдениями на станции 
“Северный полюс — 4”. Возвратясь в Москву, он снова стал летать и сдал экзамен 
на пилота-аэронавта. Впрочем, это было лишь формальностью: Гайгеров уже давно 
обладал знаниями и опытом пилота. Сейчас, когда пишутся эти строки, Семён 
Семёнович находится на противоположной стороне планеты — в далёкой Антарктиде.
РАЗГОВОР ОБ ИСТОРИИ
    Однажды Крикун, Зиновеев и я поднялись для испытаний нового субстратостата 
объёмом в 5500 кубических метров. С нами летел молодой аэронавт, бывший лётчик 
истребительной авиации Аркадий Новодережкин, пришедший к нам в отряд вскоре 
после войны. Он горячо полюбил свою новую профессию.
    Прежде всего нам предстояло проверить, правильно ли прикреплён к огромной 
оболочке матерчатый пояс, от которого идут к гондоле подвесные стропы, и 
одинаково ли они натянуты весом гондолы. На земле это сделать невозможно, 
подобно тому как нельзя без примерки убедиться в том, что костюм сшит в 
точности по фигуре заказчика.
    Когда постепенно выполняющаяся оболочка приняла форму шара, мы увидели то, 
что нас интересовало: гондола натягивала стропы равномерно, не было заметно 
никаких перекосов, нарушающих нормальное распределение нагрузок на материальную 
часть.
    Пробыв некоторое время на высоте 10500 метров, мы начали снижаться, 
детально изучили “поведение” огромного воздушного шара при спуске и пошли на 
посадку. Под нами тянулись обширные поля созревающего хлеба. Вечерело. Впереди 
виднелось большое село. Мы находились в районе Коломны.
    Новодережкин и Зиновеев вскрыли разрывное устройство, и я заметил, что оно 
поддалось слишком легко. Этот недостаток следовало отметить в отчёте. Разрывное 
должно приводиться в действие с известным усилием, иначе оно может случайно 
вскрыться в воздухе.
    Гондола — на земле. Испытания окончены. Из подъехавшей на место посадки 
“Победы” вышли двое мужчин с загоревшими и обветренными, как у моряков, лицами. 
Пока мы знакомились — это были председатель колхоза и секретарь партийной 
организации, — к нам с шумом подкатили два мотоциклиста.
    — Сейчас все наши болельщики соберутся, — улыбаясь, сказал председатель.
    — Какие болельщики? Футбола, что ли? — спросил Новодережкин.
    — Зачем футбола? Футбола — это самое собой. Болельщики авиации — вот кто.
    — А ну, покажите ваших болельщиков, — весело попросил Крикун.
    Нас окружила колхозная молодёжь.
    — Кислород-то ещё остался, — определил какой-то вихрастый малый, показывая 
на манометры наших кислородных приборов. — Видишь, тут сорок атмосфер, а тут 
пятьдесят.
    Зиновеев подмигнул мне: “Как, мол, силён парень?” Впрочем, мы не особенно 
удивлялись. В колхозах встречается всё больше и больше технически грамотных 
людей. Нередко среди них бывают лётчики и парашютисты, окончившие районные 
аэроклубы.
    Нам быстро помогли сложить оболочку, зачехлить гондолу и погрузить их на 
подоспевшую трёхтонку. Председательская “Победа” привезла нас в колхоз. В окнах 
домов зажигались электрические огни. Грузовик въехал во двор правления. Завтра