больший, чем за всё предыдущее время.
    С причудами ветра Сергей встречался и прежде. Как-то вечером мы проводили 
его аэростат, удаляющийся на юго-запад, и отправились по домам. Судя по 
метеорологическим данным, Зиновеев должен был сесть в районе Одессы. Приезжаем 
утром на работу и видим, что к нашей площадке приближается воздушный шар. Это 
был аэростат Зиновеева! Он прошёл над нами и ещё долго летел, но не к Одессе, а 
в прямо противоположном направлении.
    Был у нас даже такой случай: Людмила Иванова пролетала целый день и села на 
нашей же площадке.
    Мне довелось участвовать в полёте двух аэростатов, которые в течение 45 
часов двигались по кольцевой линии вокруг Москвы, не удаляясь от неё более чем 
на 50100 километров.
    Злую шутку сыграл однажды ветер с Алексеем Рощиным. Воздушные потоки 
кружили его на шаре-прыгуне над Москвой до тех пор, пока не израсходовался весь 
балласт. Не оставалось ничего другого, как садиться на город. Опускавшийся шар 
оказался над каким-то домом в Замоскворечье. Чтобы не разбиться, Алексей 
ухватился за открытое окно третьего этажа, освободился от лямок, вскрыл 
разрывное и, к негодованию хозяйки квартиры, влез в комнату. С тех пор Рощин 
решил “мстить” ветру. И действительно, многие непродолжительные полёты он 
ухитрялся закончить около своего родного города Истры.
    Это не выдумка. Воздухоплаватель, зная направление ветра на разной высоте и 
умея им воспользоваться, может добиться любопытных результатов. Большим 
мастером по этой части был Фомин. Заканчивая один из наших полётов, мы с высоты 
5000 метров увидели, что находимся около Брянска, но проходим от него стороною.
    — Хочешь, сядем рядом с городом? — спросил Фомин.
    — Ну уж рядом! Скажешь ещё на площади, — подзадорил я друга.
    — А что ж, может и на площади, — пошутил Саша.
    Через полчаса брянские жители на одной из окраинных площадей своего города 
приняли на руки гондолу плавно опускавшегося субстратостата.
    В другой раз мы с Фоминым, находясь в тренировочном полёте, вспомнили, что 
неподалёку, в Московской области, отдыхает воздухоплаватель Виктор Почекин, и 
решили его навестить. И что же? Фомин сумел приземлиться вблизи дома отдыха к 
большому удовольствию его обитателей. Остались довольны и мы, оказавшись на 
несколько часов в чудесном, живописном уголке и встретив здесь самый радушный 
приём.
    Как видит читатель, направлением полёта свободного аэростата можно в 
известной мере управлять.
    Лётная работа в обсерватории не мешала мне совершенствоваться в парашютном 
спорте. Выполняя разнообразные прыжки с аэростатов, я старался выяснить их 
особенности, надеясь, что это пригодится воздухоплавателям. Несмотря на 
накопленный нами опыт, мы не знали, с какой минимальной высоты можно покидать 
гондолу воздушного шара. Инструкция разрешала делать это на высоте не менее 600 
метров. Мы же считали, что в случае необходимости аэронавты могут, не 
подвергаясь опасности, прыгать и ниже.
    Мне было очень интересно сравнить в этом отношении прыжки с аэростата и с 
самолёта. Пример я мог брать у парашютиста и лётчика Петра Балашова. Ещё в 1934 
году в те времена, когда Балашов “вывозил” меня на мой первый прыжок, он, 
оставив самолёт на высоте 80 метров, опустился в центре поля Московского 
стадиона “Динамо”, на трибунах которого в этот момент десятки тысяч болельщиков 
ожидали начала футбольного состязания. Такой же прыжок на стадион был 
осуществлён через год в Киеве известным мастером парашютного спорта Николаем 
Остряковым.
    Впоследствии опытные спортсмены освоили прыжки с ещё меньшей высоты методом 
срыва. Они открывали парашют, стоя на крыле или даже сидя в кабине скоростной 
машины. Тотчас поток воздуха наполнял купол, срывал человека, и он через 
кратчайшее время оказывался на земле.
    Фомин, Глушков и я решили провести экспериментальные прыжки с малой высоты 
из гондолы аэростата. Высоту я уменьшал постепенно — от прыжка к прыжку. 
Наконец я оставил гондолу, находящуюся всего в 150 метрах от земли. И этот 
прыжок прошёл нормально. Стало ясным, что высоту можно уменьшить ещё. Но 
требовалась большая осторожность и абсолютная чёткость действий.
    В очередной свободный полёт отправлялся аэростат. Пристегнув тщательно 
уложенный парашют, я перед взлётом сел на борт гондолы. Как только стрелка 
высотомера подошла к отметке “140”, я отделился и немедленно выдернул вытяжное 
кольцо. Парашют открылся примерно на высоте 60 метров и быстро опустил меня на 
площадку.
    Передо мною и моими друзьями были открыты пути к совершенствованию нашего 
мастерства, осуществлению увлекательных экспериментов, к новым спортивным 
достижениям.
    В конце июня мне предстоял рекордный полёт в открытой гондоле на высоту 
11000 метров. Затем я должен был подняться на ту же высоту ночью вместе с 
Фоминым, чтобы установить рекорд затяжного прыжка. Перед этими полётами я 
получил несколько дней для отдыха и проводил их на даче вблизи Долгопрудной.
    И вдруг все наши планы оказались опрокинутыми, отошедшими на задний план. В 
воскресенье 22 июня 1941 года мы узнали о вероломном нападении немецких 
фашистов на нашу Родину.
В ДНИ ВОЙНЫ
ЯРОСТЬ БЛАГОРОДНАЯ
    Переполненный коридор райвоенкомата. Густой табачный дым. Озабоченные лица. 
Негромкие, сдержанные голоса, какие бывают у людей, когда в их дом приходит