сверкнула молния. Раздался настолько сильный удар грома, что Попов на некоторое 
время потерял слух. Но полёт продолжался благополучно. В другом полёте ночью в 
грозовых облаках Борис Невернов и Сергей Ревзин заметили за бортом какой-то 
мерцающий огонёк. Оказалось, что это светится громоотвод — металлический конус, 
свисающий с оболочки на проводнике. Свечение становилось всё более ярким. С 
громоотвода, потрескивая, слетали искры. Это означало, что оболочка аэростата 
заряжена огромным количеством электричества. Такое явление нашими 
воздухоплавателями наблюдалось впервые. Оно прекратилось после того, как был 
сброшен балласт и аэростат поднялся выше облаков.
    И ещё один случай. Воздухоплавательница Надежда Большакова и летевший с ней 
научный сотрудник во время грозы вдруг увидели, что оболочку аэростата пронзила 
молния. Испуганные, они выбросились на парашютах. Но аэростат не загорелся и 
благополучно опустился без экипажа. Мы с Фоминым выезжали на место происшествия 
и обнаружили с противоположных сторон оболочки воздушного шара два отверстия с 
обожжёнными краями.
    Всё это показывает, что воспламенение аэростата — редчайшее явление. Но 
Фомин вовсе не делал из этого вывода об абсолютной безопасности полётов. 
Напротив, он бил тревогу: почему статическое электричество так мало изучено, 
почему специалисты электротехники, участвовавшие в подготовке полёта 
стратостата-парашюта, не смогли предотвратить аварию.
    Не только технические вопросы, связанные с происшедшим, глубоко волновали 
моего друга. Он беспокоился, чтобы не был опорочен труд, вложенный в постройку 
стратостата, в организацию и проведение его полёта, чтобы случайная неудача не 
заслонила нового очевидного успеха советских воздухоплавателей, доказавших 
возможность спуска из стратосферы без торможения балластом.
    Полёт стратостата-парашюта “Комсомол” получил всеобщее признание. Учёные 
высоко оценили мужество стратонавтов и результаты их наблюдений. В 
Дирижаблестроительном учебном комбинате состоялся вечер встречи героического 
экипажа со студентами, курсантами и преподавателями. Были на этом вечере гости: 
лётчики, полярники, учёные, писатели. С исключительным интересом слушали они 
доклад Бориса Никитича Воробьева об истории высотных полётов и рассказы 
участников одного из самых замечательных подъемов в стратосферу. Мне больше 
всего запомнилось, как Фомин, закончив своё сообщение и, выждав, пока стихнут 
аплодисменты, просто и искренне сказал:
    — Разрешите отнести ваши приветствия в первую очередь к тем, кто 
спроектировал и построил первый в мире стратостат-парашют, к тем, чьё 
творчество и труд двигают вперед нашу советскую науку и технику.
К НОВЫМ УСПЕХАМ
    Зимой 1940 года шла война с Финляндией. Обеспечение безопасности колыбели 
революции — города Ленина было родным и близким делом советских людей. Молодёжь 
стремилась в действующую армию. Ушли добровольно на фронт и мы со Щукиным. Нас 
направили в одну из авиагрупп, доставлявших сражавшимся войскам боеприпасы, 
продукты и вывозивших раненых в тыл.
    Здесь часто приходилось встречать знакомых авиационных спортсменов. Я 
повидался с парашютистом Борисом Бондаренко, который рассказал мне об 
интересных эпизодах своей боевой работы и пережитых опасностях, с начальником 
парашютно-десантной службы воздушной армии Александром Зигаевым. А однажды, 
прилетев на Ленинградский аэродром, в девушке, подошедшей принять от меня 
раненых, я узнал воздухоплавательницу Алю Кондратьеву.
    После окончания военных действий меня ждала в Москве приятная новость, наш 
воздухоплавательный отряд переходил в систему Главного управления 
гидрометеорологической службы. На базе отряда создавалась аэрологическая 
обсерватория. Полёты на свободных аэростатах должны были теперь полностью 
служить научным целям. Конечно, это не мешало развитию воздухоплавательного 
спорта. Всякий полёт служит спортсмену тренировкой и, при благоприятных 
условиях, может принести спортивные достижения.
    Обстоятельства, однако, сложились так, что мне пришлось временно остаться 
для работы по испытаниям парашютов в лётном центре Гражданского воздушного 
флота. Вместе с Сергеем Щукиным я занимался также подготовкой сбора 
парашютистов гражданской авиации, с которыми мы хотели поделиться изученным 
нами опытом армейских спортсменов. Сбор состоялся в июне. Его участники 
выполнили рекордные групповые прыжки с высоты до 9400 метров.
    В следующем месяце я узнал о выдающемся достижении мастера парашютного 
спорта Василия Харахонова. Он прыгнул с самолёта, летящего на высоте около 
12500 метров, и 11800 метров падал не раскрывая парашюта. Такого прыжка не 
выполнял ещё ни один парашютист. Мировой рекорд высотного затяжного прыжка был 
превышен более чем на 1000 метров.
    Харахонов принадлежал к числу самых опытных и мужественных парашютистов 
нашей страны. Горячий патриот парашютного спорта, он производил удивительные 
эксперименты. Он решил, например, проверить возможность оказания помощи 
товарищу, если тот ранен и не может выпрыгнуть из самолёта. В полёте он поднял 
на руки парашютиста Павла Федюнина, который весьма искусно изображал раненого, 
отворил дверь кабины и бросился вниз. Сначала Харахонов открыл парашют Федюнина,
 а сам некоторое время продолжал падать. Приземлившись и сняв парашют, он 
побежал к опускавшемуся “раненому” и снова подхватил его на руки.
    Чтобы испытать надувной спасательный пояс лётчиков Военно-Морского Флота, 
Харахонов прыгнул с самолёта в Балтийское море и двадцать три часа плавал в 
полном лётном обмундировании. В другой раз он прыгнул в море при сильном ветре 
для проверки возможности использования парашюта как паруса, который помог бы 
потерпевшим аварию авиаторам добраться до берега. Среди экспериментальных