— Думаю, что на этот раз нет, — возразил Фомин. — Ожидается безветренная 
погода. Уже даны все указания о старте.
    …Звёздной, октябрьской ночью машина везла нас по пустынному в поздний час 
шоссе мимо мирно спящих подмосковных посёлков. Фомин сидел рядом с шофёром и 
молча смотрел вперёд.
    Последний поворот дороги, железнодорожный переезд, ещё несколько минут, и 
мы у цели нашего путешествия. Смолк мотор, хлопнули дверцы автомобиля, и мы 
услышали усиленные репродукторами команды:
    — На поясных третьего и четвёртого секторов сдавай! Плавно сдавай!
    — Дать газ!
    Скрещенные, как шпаги, лучи прожекторов освещали площадку, над которой 
вырисовывалась неясная, вся в беспорядочных складках, громада стратостата.
    В коридоре воздухоплавательного отряда многолюдно. Кинооператоры и 
сотрудники газет оживились словно потревоженный рой пчёл: “Экипаж приехал!” Но 
стратонавты слишком заняты. Нужно ознакомиться с последними метеоданными и 
уточнённым аэростатическим расчётом, показаться доктору, выслушать последние 
указания командования и научных работников, надеть лётные костюмы, 
подготовиться к приёмке материальной части.
    Я пошёл поглядеть на снаряжение стратостата. Моё внимание приковала 
парашютовидная, будто срезанная снизу, оболочка. Она не свисала, а благодаря 
особому устройству была подтянута внутрь. Подойдя под неё и подняв голову, я 
увидел кусочек звёздного неба: оболочку снизу до верху пронизывала широкая 
матерчатая, всегда открытая для прохода воздуха труба. Подобно полюсному 
отверстию парашюта, труба должна была придать устойчивость снижающемуся 
стратостату, уменьшая раскачивание.
    Оболочка огромна. Как бы для сравнения рядом с нею появился шар-прыгун. С 
его помощью осмотрят недоступную никаким другим путём вершину стратостата. На 
специальной тележке осторожно подкатили поблескивающую при электрическом свете 
герметическую гондолу. Она была похожа на ядро жюльверновской пушки.
    Погода не посчиталась с нами и на этот раз. С рассветом небо затянули 
облака. Хорошо хоть, что у земли было по-прежнему безветренно. Сколько людей 
находилось на площадке! Одна только стартовая команда состояла из двухсот 
человек. А кроме них, здесь собрались работники Главного управления 
гражданского воздушного флота, воздухоплаватели, корреспонденты, друзья 
стратонавтов. У многих в руках были букеты цветов.
    К вершине стратостата поднялся удерживаемый за верёвку шар-прыгун. На его 
скамеечке виднелась фигурка человека. Это Тихон Макарович осматривал детали, 
расположенные в верхней части оболочки, — в порядке ли они.
    Фомин, Крикун и Волков в тёплых удобных костюмах вышли из здания отряда и 
направились к стратостату. Наступила минута прощания, напутствий. Восхищённо 
смотрели присутствующие на отважных исследователей стратосферы. Подошёл 
пожелать успеха друзьям и я. Обидно, конечно, было мне оставаться на земле.
    Экипаж занял места в гондоле. Прозвучала последняя команда. Стратостат 
плавно оторвался от земли. Из открытого люка высунулся и помахал рукою Крикун. 
Могло ли ему такое даже привидеться семь лет назад, когда он служил на далёком 
Амуре и читал книги об истории воздухоплавания?
    Грянул авиационный марш. Провожающие, дружно аплодируя, следили за 
величественным стратостатом, пока он не скрылся в облаках.
    Через три минуты с экипажем установили радиосвязь. Волков, сообщая о ходе 
полёта и научных наблюдений, называл всё большую высоту. Прошло около двух 
часов, и на радиостанции записали: “16000 метров. Жизненная аппаратура в 
порядке. Небо в зените тёмно-синее. Внизу сплошная облачность. Привет!”.
    Впервые стратонавты могли, благодаря шахте, видеть небо в зените — прямо 
над головой. Во всех других полётах этому мешала оболочка.
    Стратостат достиг заданной высоты 16800 метров. Были выполнены все научные 
наблюдения, и Фомин начал снижение. Волков сообщал, что спуск происходит с 
небольшой скоростью, что оболочка, принявшая в стратосфере форму шара, теперь 
обращалась в парашют и что (ура!) снижение не требовалось тормозить 
сбрасыванием балласта.
    Мы слышали радиостанцию стратостата при спуске до высоты 10 километров. 
Неожиданно связь прекратилась. В штабе полёта с часу на час ждали сообщения о 
посадке. Но никаких сведений не поступало. В томительном ожидании прошло около 
суток. Наконец была получена потрясающая телеграмма: “Стратостат потерпел 
аварию. Экипаж спасся на парашютах. Фомин”.
    Что же случилось? На высоте около 9000 метров оболочка представляла собой 
огромный парашют. Стратонавты по очереди любовались им через верхний 
иллюминатор гондолы. Цель полёта была достигнута!
    Волков хотел сделать еще один фотоснимок оболочки и в этот момент, к своему 
ужасу, увидел, что стратостат вспыхнул. Вверху бушевало сплошное пламя. 
“Пожар!” — крикнул Михаил, отпрянув от иллюминатора.
    Фомин стремительно повернул рукоятку механизма, предназначенного для 
отцепления гондолы от оболочки в случае аварии. Но отцепляться было не от чего. 
Оболочка сгорела мгновенно. Ничем не удерживаемая, гондола стремительно 
понеслась вниз. Имевшийся на ней аварийный гондольный парашют должен был 
открыться автоматически. Этого не произошло. Фомин выдернул кольцо ручного 
открытия парашюта. Последовал несильный рывок, но гондола продолжала падать в 
бездну.
    …6200 метров. На этой высоте уже можно было разгерметизировать гондолу, не 
боясь потерять сознание от резкой перемены давления. Открыв люк, Волков 
подумал: “Не помешает ли поток воздуха выбрасываться с парашютом”? Он высунул