гондола качнулась и вновь поплыла над лесом. Но ветер победил ненадолго. 
Гайдроп опять зацепился и на этот раз накрепко. Наш свободный аэростат 
превратился в привязной. Очень давно, когда воздухоплавание впервые стали 
применять в военном деле, обычные воздушные шары пытались использовать в 
качестве привязных аэростатов. Не имея удобообтекаемой формы и хвостового 
оперения, они были слишком неустойчивы. Каждый мог бы убедиться в этом, увидев, 
что с нами произошло. Аэростат то спускался к самому лесу, то поднимался на 
высоту, допускаемую гайдропом. Ветер давил на оболочку, образовывал на ней 
вмятины и выжимал водород через аппендикс.
    В подобных случаях воздухоплаватели, если они располагают достаточным 
количеством балласта, отрезают гайдроп. Для нас это было невозможно. Нам 
оставалось лишь одно: посадка. По моему приказу Зиновеев вскрыл разрывное, 
гондола скользнула между деревьев и повисла в 2 метрах от земли.
    …Вокруг, на расстоянии, по крайней мере, 50 километров, не было населённых 
пунктов. Что же предпринять? Мы проверили продукты и увидели, что располагаем 
лишь тремя небольшими булками, горсткой пряников, куском колбасы и бутылкой 
ситро. Небогатый запас! У нас не имелось никакого оружия. И самое главное: 
обыскав все наши карманы, мы нашли только четыре спички.
    Так неожиданно обнаружилось, что наши полёты готовились недостаточно 
продуманно. В воздушные путешествия мы всегда отправлялись без должного запаса 
продуктов, и никто не придавал этому особого значения. Нам предстояло теперь 
испытать на себе последствия этой ошибки.
    Делать нечего! Нужно было поскорее отправляться в путь. Уложив в парашютный 
чехол скудный провиант, захватив ножи, компас, авиационные часы, поясную 
верёвку, аптечку, бортжурнал, карты и барограмму полёта, мы в 8 часов 45 минут 
утра 17 декабря покинули наш потерпевший крушение воздушный корабль.
    Первым на землю спустился Зиновеев. Он по колени погрузился в покрытое 
снегом болото. И начались наши мытарства. Сначала мы пошли в направлении полёта 
аэростата. Болото под ногами отвратительно чавкало. Валенки совершенно промокли.
 С каждым шагом идти становилось труднее, и вскоре мы убедились, что двигаться 
в эту сторону невозможно.
    Посовещавшись, решили пойти назад. Миновав место посадки, мы удалялись от 
него, сверяя направление по компасу… Лес, лес и лес. В некоторых местах деревья 
образовали непроходимые завалы. Частые болота вдруг сменялись глубоким снегом. 
Дикая лесная глушь… Ступала ли здесь когда-нибудь нога человека?
    Ветер стих. Тишину изредка нарушали треск веток, крики птиц. Несколько раз 
мы вспугнули глухарей. Зиновеев — прирождённый охотник — сокрушался, что нет 
ружья. Всматриваясь в какие-то следы на снегу, он определил, что здесь прошли 
волки. Неожиданно лес поредел, и мы очутились на старой, почти заросшей просеке.
 “Ага! — обрадовался я. — Поблизости должна быть дорога!” Направились по 
просеке на восток, но не прошли и километра, как она окончилась. Вернулись. Но 
и в западном направлении просека кончилась также быстро. Темнело. Промокшие и 
озябшие, остановились мы на ночёвку. Усталость и голод давали себя чувствовать. 
Натаскали сухих веток, набрали мха. Став на колени, мы прикрыли Зиновеева от 
ветра. Сергей вынул из нагрудного кармана спичечную коробку, осторожно достал 
одну спичку и рассмотрел её со всех сторон так внимательно, словно видел спичку 
впервые в жизни. Затем он ощупал коробку, примерился и чиркнул. И тотчас 
осторожно прикоснулся вспыхнувшим бледным огоньком ко мху. Костёр получился на 
славу. У нас остались ещё три спички. Теперь можно было впервые за весь день 
поесть. Съели немного хлеба, колбасы и выпили бутылку ситро. Днём же мы утоляли 
жажду снегом. Присев у костра, Аля Кондратьева сделала первую запись в том 
самом бортжурнале, который я храню как память.
    Спали сносно. Одежда к утру почти обсохла.
    Отправились в дальнейший путь на юго-запад и сразу же попали в болото. 
Когда прошли его, увидели маленький ручеёк и напились воды. Опять потянулась 
болотистая местность, и мы часа три с трудом шли в набухших мокрых валенках. У 
меня разболелась правая нога. Я старался не думать об этом и наблюдал за моими 
товарищами. Крепкий и выносливый Зиновеев чувствовал себя бодро. Аля очень 
устала… Однако она даже пыталась шутить и сказала, что наше положение лучше, 
чем то, в которое попал когда-то воздухоплаватель Андрэ.
    Андрэ был отважным шведским инженером, задумавшим в конце прошлого столетия 
достичь Северного полюса на воздушном шаре. Он предполагал сделать аэростат, 
хотя бы отчасти управляемым с помощью парусов и нескольких волочащихся по земле 
гайдропов. В июле 1887 года Андрэ вместе со своими спутниками Стринбергом и 
Френкелем поднялся с острова Шпицбергена на аэростате, объёмом 4000 кубических 
метров. По неизвестным причинам в самом начале полёта некоторые из гайдропов 
оторвались. Аэростат, поднявшись на высоту около 800 метров, поплыл на север и 
скрылся из вида. Участники экспедиции должны были сообщать о себе, сбрасывая 
вымпелы и выпуская почтовых голубей. Не считая трёх кратких записок, полученных 
таким путём, никаких сведений от полярных путешественников не поступало. Они 
поплатились жизнью за свою безрассудную смелость.
    Да, наш экипаж, несомненно, был в лучшем положении. Но сколько времени 
продлятся эти скитания?
    Мы снова попали на вырубленную полосу леса, идущую с востока на запад. 
Сергей полез на высокую ель. Под ним то и дело потрескивали сучья.
    — Ну, что там? — нетерпеливо крикнула Кондратьева.
    Сергей сосредоточенно вглядывался вдаль и не отвечал. Потом он стал 
спускаться, и мы поняли, что он ничем нас не порадует.
    — На юге, — сказал он, отдирая прилипшую к ладоням смолу, — какая-то 
свободная от леса полоса.