заведение, его классы, коридоры, вестибюли и сводную аудиторию, помещавшуюся в 
кубическом выступе второго этажа над входом в здание. У нас соблюдался 
привычный мне флотский порядок: утренние поверки, строевые занятия, рапорты, 
суточные наряды. Моя новая аэрофлотская форма, не считая разницы в эмблеме, 
мало отличалась от прежней: я лишь сменил матросский бушлат и бескозырку на 
китель и фуражку.
    Меня зачислили в группу будущих командиров дирижаблей. Среди моих 
однокашников были такие же, как я, демобилизовавшиеся из флота. Учёба давалась 
нелегко. Но у нас имелись все условия для преодоления трудностей. Нам охотно 
помогали преподаватели. К тому же мы не знали никаких материальных забот: были 
обеспечены повышенной стипендией и бесплатным питанием.
    Интересные, талантливые люди работали в Дирижаблестроительном учебном 
комбинате. Не более двадцати восьми лет было профессору аэродинамики Николаю 
Яковлевичу Фабриканту, которого мы в шутку называли “самым бедным в мире 
фабрикантом”. Просто и доходчиво читал он свою сложную дисциплину. Той же 
простотой и доходчивостью отличался написанный им единственный в нашей стране 
учебник аэродинамики дирижабля.
    Учащиеся обожали профессора Бориса Михайловича Земского — ученика и друга 
Николая Егоровича Жуковского. Весёлый, остроумный, Борис Михайлович читал курс 
“Воздушные винты” в такой манере, что в аудитории то и дело раздавались взрывы 
хохота. Однако это ничуть не мешало усвоению его лекций.
    Раз в неделю из подъезжавшей к комбинату машины выходил невысокий пожилой 
человек с туго набитым портфелем в одной руке и воздухоплавательным балластным 
мешком в другой. Это был ленинградский профессор Николай Алексеевич Рынин, 
преподававший нам курс “Воздушные линии” и широко известный своим учебником 
начертательной геометрии, по которому обучалось не одно поколение инженеров. Он 
ещё в молодости увлекался воздухоплаванием и в 1910 году вместе с аэронавтом 
Кузнецовым на воздушном шаре достиг высоты 6400 метров. В знак своей 
привязанности к воздухоплаванию профессор и носил вместо чемоданчика балластный 
мешок.
    В институте читал лекции находившийся тогда в Советском Союзе Умберто 
Нобиле. Он появлялся у нас в сопровождении своей неизменной спутницы — Титины, 
собаки, которая летала с ним на дирижабле. Об этой небольшой собачонке ходило 
много любопытных рассказов. Уверяли, например, будто Титина могла по характеру 
шума моторов почувствовать их неисправность и предупредить об этом лаем.
    Однако я несколько отвлёкся. Дирижаблестроительный учебный комбинат ещё 
готовился к открытию, когда мы, курсанты школы, уже закончили первое полугодие 
классных занятий. Нас послали на практику в эскадру дирижаблей, расположенную 
на подмосковной станции Долгопрудная, где сооружалась дирижаблестроительная 
верфь.
    Мы поселились на лётном поле в палатках, раскинутых рядом с эллингом — 
большущим угрюмым зданием. В эллинге стояли учебные дирижабли, устройство и 
обслуживание которых предстояло нам изучить.
    Сидя в гондоле дирижабля, я любил подолгу рассматривать разнообразное 
оборудование. Оно было не сложнее того, которое мне приходилось видеть на 
морских кораблях, но зато имело чудесный смысл: предназначалось для путешествий 
по воздуху. Я завидовал пилотам, для которых гондола служила местом 
повседневной работы, и восхищался командиром дирижабля Николаем Гудованцевым, 
носившим на кителе орден “Красная Звезда” — награду за геройский подвиг.
    …Это произошло в Донбассе около города Сталине во время перелёта 
Гудованцева по югу страны. Молодой пилот — штурвальный Людмила Иванова 
объясняла устройство воздушного корабля вошедшим в гондолу гостям — местным 
рабочим. Внезапно налетел штормовой порыв ветра. Находившиеся поблизости члены 
экипажа не успели опомниться, как дирижабль сорвало с креплений и он начал 
подниматься, унося невольных пассажиров навстречу быстро надвигающейся грозе. 
Но в самый последний момент к кораблю молниеносно бросился Николай Гудованцев и,
 крепко схватившись за металлический поручень гондолы, повис в воздухе.
    Иванова была смелой воздухоплавательницей, много летала на воздушных шарах. 
Самостоятельно же пилотировать дирижабль ей ещё не приходилось. Да она и не 
управилась бы одна с моторами. Для корабля, наполненного легковоспламеняющимся 
водородом, близкая гроза представляла большую опасность. К счастью, дирижабль 
не остался без опытного командира. Гудованцев забрался в гондолу. Он запустил 
моторы, ушёл от грозового фронта и вместе с Ивановой благополучно совершил 
посадку…
    В лётную погоду высокие створчатые ворота эллинга раздвигались, бесшумно 
откатываясь по рельсам с помощью электромоторов. В громадном помещении 
становилось светлее. К неподвижно застывшему дирижаблю подходила стартовая 
команда — десятка два людей, казавшихся здесь лилипутами. Они отвязывали 
длинные верёвки, расчаливающие корабль, от лежащих на полу тяжёелых 
металлических плит. Корпус дирижабля, будто оживая, слегка приподнимался над 
полом.
    Молодцеватый стартер, стоявший впереди, командовал:
    — На меня, марш!.. Левые кормовые, держать!.. Прямо!
    Люди равномерно натягивали верёвки, подталкивали за поручни гондолу, из 
окон которой выглядывал экипаж, и медленно направлялись к воротам. Под крышей 
носились встревоженные галки — непрошенные жильцы, вечно оставлявшие свои следы 
на спине дирижабля.
    Роль стартера доверялась опытному человеку, хорошо знающему воздухоплавание,
 обладающему находчивостью, властным голосом и зоркими глазами. Он должен был 
быть готовым ко всяким неожиданностям: сильный порыв ветра, случайная