В назначенном месте собрались все. От возбуждения много курили, пряча цигарки 
в пригоршнях. Ромашкин спросил: 
 — Никого не зацепило? — все молчали. — Двигаем дальше. 
 Вереницей вытянулись вдоль дороги. Рогатин и Пролеткин шагали впереди на 
значительном удалении с автоматами наготове. 
 На рассвете разведчики обнаружили до роты гитлеровцев. Те ходили в полный рост 
по склону высотки, копали окопы. 
 — Вот и промежуточный рубеж, — определил Ромашкин. — Я буду готовить донесение,
 а ты, Епифанов, выясни, есть ли мины перед траншеями. Давай быстро! И 
поосторожнее, чтобы не засекли. 
 Сержант с несколькими саперами скрылся в кустах. 
 Пока Ромашкин чертил схему, наносил на бумагу почти уже готовую траншею и 
обнаруженные в ней пулеметы, Епифанов успел вернуться. 
 — Мин нет, — доложил он. 
 — Как определили? 
 — Немцы сами ходят перед траншеей, в овраг спускаются за дерном. Не по 
тропинкам идут, а кому где вздумается. 
 — Хорошо. Так и доложим, — удовлетворенно сказал Ромашкин. — Студилин и ты, 
Голощапов, возвращайтесь в полк. Эту схему передадите начальнику штаба или 
капитану Люленкову. Потом найдете старшину Жмаченко — он со штабом идет — и 
топайте вместе с ним. 
 Многие из разведчиков, не теряя времени, уже спали под кустами, совершенно 
сливаясь в пятнистых своих костюмах с окружающей местностью. 
 — Подъем, ребята! Здесь нам больше делать нечего, — скомандовал Ромашкин… 
 К исходу дня они достигли главной полосы в новой обороне противника. Немцы 
чувствовали себя в безопасности и особой бдительности не проявляли. Василий, 
как умел, воспользовался этим. Епифанов присмотрел здесь длинную лощину с 
крутым берегом, очень удобным для устройства штабных блиндажей. Лощина была 
зеленая, травянистая, на дне ее протекал ручей.
 — Не штаб, а санаторий будет, — одобрил выбор Ромашкин. Он выставил 
наблюдателей, послал навстречу полку дозор с очередным донесением и облегченно 
вздохнул: — ну, братцы, мы все свои дела сделали, теперь не грех и передохнуть, 
дайте сюда чемодан обера, пора разобраться, что там в нем. 
 Цикунов открыл чемодан, вынул парадный мундир с Железным крестом и еще 
какими-то значками, отметил вслух: — Заслуженный фриц был. — Проверил карманы и 
бросил мундир в кусты. — А вот это нам годится. Тут у него ветчина и консервы. 
Есть еще какие-то баночки вонючие, мазь, наверное. 
 — Ну-ка, покажи… Чудило, это же сыр! Лучший в мире. 
 — Фотографий полно, письма, — продолжал разбираться в содержимом чемодана 
Цикунов. 
 Фотографии пошли по рукам. На одной из них обер-лейтенант в парадном мундире, 
наверное, том самом, который выбросил Цикунов, стоял рядом с высокой сухопарой 
женщиной, в лице ее было что-то совиное. 
 Письмами Ромашкин занялся сам, одолевая неразборчивый почерк, прочитал: 
  "Веймар. 26.7.42 года.  
  Мой дорогой Ганс!  
  Я много раз в день подхожу к твоему портрету и любуюсь тобой. Какое счастье 
дал нам фюрер! Жили мы с тобой скучной жизнью, никто нас не знал. А теперь ты — 
офицер, кавалер Железного креста. Как я счастлива! Смотрю на тебя и не верю, 
неужели это мой Ганс? Вот и лето пришло. Бог хранит тебя для новых подвигов во 
имя Великой Германии. Вперед, мой рыцарь! Фюрер смотрит на вас.  
  Целую нежно. Твоя Гретхен". 
 — Вот стерва! — мрачно выругался Рогатин. 
 — Их заставляют так писать, — сказал Коноплев. — Не всегда по своей воле такое 
пишут. 
 — Нет, эта бабенка от души писала… 
 Неподалеку вдруг затрещали редкие выстрелы. Из-за немецких траншей ударили 
минометы. Ромашкин в бинокль увидел цепи наших бойцов. 
 — Идут! — обрадовался Василий, продолжая глядеть в бинокль. — Как всегда, 
впереди рота Куржакова. 
 Интересно было наблюдать за своими со стороны противника. Бойцы бежали, 
пригибаясь, и почему-то не стреляли. Куржаков с автоматом на груди широко 
вышагивал в боевых порядках и что-то кричал отстающим, наверное, ругался, но 
лицо у него было веселым.
 — Цикунов! Выйди им навстречу, а то примут нас за немцев… 
 Вскоре Куржаков, сопровождаемый Цикуновым, подошел к разведчикам. 
 — Явился, не запылился, — весело сказал Ромашкин. 
 — А вы прохлаждаетесь? 
 — Чего же еще!.. Оборону разведали, вас поджидаем. 
 — Не очень-то далеко мы отстали. Вслед за вами шли. 
 — А все же вслед, — подмигнул Ромашкин. — Ну, ладно, старшой, есть хочешь? 
Садись, у нас тут трофеи. 
 — Пожрать не мешало бы, — признался Куржаков, — да некогда. Попробую с ходу 
влететь в оборону фрицев, пока они не очухались. Может, зацеплюсь вот на той 
высотке. Я ведь не разведка, не по кустам воюю. Привет! 
 Он побежал дальше за своими бойцами. 
 Немецкая оборона затарахтела пулеметами, забухала орудиями. Особенно плотным 
был огонь там, куда нацелился Куржаков. Коноплев в бинокль наблюдал за боем и 
докладывал, не отрывая глаз от окуляров: 
 — Зацепились наши за высотку!.. Куржакова вижу…