при этом поразило. Откуда майор знает, с чем согласится и что отвергнет 
командир? Почему он так уверенно, без колебаний, не советуясь с Караваевым, 
отдает распоряжения от его имени? Даже запрещает к нему обращаться! Ромашкин не 
предполагал, что у начальника штаба такие права и власть.
 Размышления эти прервались с появлением Казакова. Был он в сдвинутой на 
затылок шапке, из-под шапки выбивался темный чуб, под носом усики, в глазах 
веселое лукавство. 
 И в докладе Казакова прозвучала некоторая вольность: 
 — Я прибыл, товарищ майор. 
 — Проходи, Иван Петрович, знакомься — вот тебе замена, — тоже как-то 
по-свойски ответил ему начальник штаба, не отрываясь от своего дела. 
 Ромашкин с удовольствием пожал крепкую руку Казакова и с первой же минуты 
полюбил разведчика. Была в его удали какая-то распахнутость, готовность к 
дружбе, добродушие. 
 — Нашелся? — подмигнул ему Казаков. — Вот и хорошо!.. Так мы пойдем, товарищ 
майор? 
 — Погоди! — остановил Колокольцев и, дописав фразу, повернулся к лейтенантам.
 — Значит, так, Иван Петрович: ты не просто передай взвод Ромашкину, а подучи 
его, своди разок-два на задания, познакомь с людьми, поддержи, а то ведь твои 
орлы, сам знаешь, какой народ. 
 — Все будет в порядке, товарищ майор, — сияя улыбкой, заверил Казаков. — 
Ребята примут лейтенанта, не сомневайтесь. Я же на повышение ухожу. 
 — Надеюсь на тебя, Иван Петрович. А пока Люленков подлечится, ты и за него 
поработаешь. — И, обращаясь уже к Ромашкину, пояснил: — Ранило моего помощника 
по разведке, капитана Люленкова. В медсанбате сейчас. 
 Казаков энергично возразил: 
 — Я на роту собрался, товарищ майор, а вы про замену Люленкова говорите. 
Лейтенанту помогу, его обучу, а за ПНШа не сработаю. В бумагах этих — сводках, 
картах — я не бум-бум. 
 — Ты заменишь Люленкова временно. 
 — И временно не могу: не кумекаю. 
 — Все! Занимайся с Ромашкиным. 
 — Понял. Идем, лейтенант, — заспешил Казаков, опасаясь, как бы начальник штаба 
еще чего-нибудь не надумал. 
 В овраге, по которому они шли к жилью разведчиков, Казаков сперва сердито 
молчал, потом начал ворчать: 
 — "Временно"!.. А там Люленков разболеется — и на постоянно застрянешь! Нужна 
мне эта штабная колготня, как зайцу бакенбарды! — И лишь отворчавшись, 
обратился к Ромашкину: — Ладно, расскажи, брат, маленько про себя. 
 Слушал он Василия внимательно, одобрительно кивая, а итог подвел такой. 
 — В разведке главное — не тушуйся. Никогда не спеши, но всегда поторапливайся. 
Ты видишь всех, а тебя не видит никто. Понял? — Казаков засмеялся. — Будет 
полный порядочек, Ромашкин. Сейчас тебя познакомлю с нашими ребятами. Правда 
что орлы! «Языка» хоть из самого Берлина приволокут… Заходи в наш дворец… 
 Жилье разведчиков и впрямь оказалось хорошим. Целая рубленая изба была опущена 
в землю. Вдоль стен — дощатые нары, на них душистое сено, застланное 
плащ-палатками. В изголовье висят на крюках автоматы, гранаты, фляги. В проходе 
между нарами стол с газетами и журналами, домино в консервной банке, шахматы в 
немецком котелке, парафиновые немецкие плошки. 
 «Богато живут», — подумал Ромашкин, еще не совсем веря, что все это будет 
теперь его «хозяйством». 
 Разведчики отдыхали. Несколько человек лежали на нарах. Двое чистили автоматы. 
Один у окна читал растрепанную книгу. 
 — Внимание! — громко сказал Казаков и, когда все обернулись в его сторону, 
заявил серьезно: — Я говорил и говорить буду, что сырое молоко лучше кипяченой 
воды! Я утверждал и утверждать буду, что кипяток на всех железнодорожных 
станциях подается бесплатно! 
 Разведчики засмеялись и стали подниматься с нар. 
 — Какие новости, Петрович? — спросил здоровенный детина, любяще, по-детски 
глядя на командира. 
 — Вот и я про новости, — продолжал Казаков. — Представляю вам нового командира 
— лейтенанта Ромашкина. Он боевой фронтовик, вчера ночью поймал сразу трех 
фрицев. Никому не советую с ним пререкаться, потому как он боксер, чемпион и 
может вложить ума по всем правилам! 
 Разведчики как-то мельком, без того интереса, которого ожидал Ромашкин, 
посмотрели на него и сели вдоль стола. 
 — Значит, уходишь? — грустно произнес тот же здоровяк. — Кидаешь нас? 
 — Куда же я вас кидаю? — стараясь быть веселым, ответил ему Казаков. — В одном 
ведь полку служить будем, в одних боях биться. 
 — Там что, получка больше? — спросил другой. 
 — На сотню больше. 
 — Так мы две соберем. 
 Ромашкин понял: происходит не просто шутливый разговор, а горькое расставание 
разведчиков с любимым командиром. Казакову верили, с ним не раз ходили на 
смерть, и не раз он своею находчивостью спасал им жизни. А теперь вот они 
остаются без него. 
 Казаков пытался смягчить эту горечь балагурством: 
 — Не в деньгах дело, ребята. Не могу же я всю войну взводным ходить. Из дома 
письма получаю: сосед Николай уже батальоном командует, Тимофей Башлыков — 
ротой, Никита Луговой — тоже батальоном. Что же, я хуже всех? Если вернусь