От волнения Василий не почувствовал ни крепости, ни горечи водки. 
 Командир пододвинул ему тарелку с кусочками колбасы и сала. 
 — Закуси. И давай рассказывай! 
 — Рассказывать-то нечего, — пожал плечами Ромашкин. И снова подумал, какая 
ужасная на нем гимнастерка, к тому же еще там и сям шерсть от полушубка. 
 — Ну, ясно, скромность героя украшает, — поощрительно улыбнулся Гарбуз. — А 
все-таки расскажи ты нам, лейтенант, где жил, учился, когда в полк прибыл. 
 Каждый раз, рассказывая свою биографию, Ромашкин испытывал неловкость при 
упоминании о судимости по политической статье. Как отнесутся к этому командиры? 
Не хотелось терять их доброе отношение. Ромашкин удивился похожести ситуации: в 
лагере, отвечая на вопросы воров, в компании Серого, он не хотел признаваться, 
за что судим. А как быть здесь? В анкете и автобиографии, которые лежали в 
личном деле, Василий указал срок, по какой статье судился и что был в штрафной 
роте. Сейчас очень не хотелось об этом вспоминать, но и утаить нельзя, 
командиры все равно это узнают, когда будут знакомиться с его личным делом. 
 Василии рассказал об Оренбурге, о том, что учился в Ташкентском военном 
училище, что стал чемпионом по боксу. Приближаясь к злополучному периоду, сам 
того не желая, сбавил тон, стал отводить глаза в сторону. Комиссар заметил 
перемену: 
 — Что-то ты скисаешь, наш дорогой герой? Натворил что-нибудь в училище? 
Отчислили? Ты же к нам с курсов младших командиров прибыл. 
 «Значит, еще не читал мои бумаги, — определил Ромашкин, — не знает о 
судимости». 
 — Не только натворил, но и под трибунал попал, — Василий коротко изложил, что 
с ним произошло. 
 — Да, хватил ты лиха! — сочувственно сказал Караваев. А майор Гарбуз 
поддержал: 
 — Ну, Ромашкин, все это в прошлом, досадное недоразумение. Злобы и обиды в 
тебе нет. Родину защищал честно. Это главное! А то, что встретились тебе 
непорядочные люди и чуть не испортили всю жизнь, плюнь на них. Но помни, что 
такие службисты есть, и никогда больше не болтай. Тебя надо было хорошо 
пропесочить на комсомольском собрании, и на том дело кончилось бы. 
 Василий опять поразился: точно такие же мысли были у него, когда сидел в 
одиночке. Гарбуз между тем продолжал: 
 — Теперь все это позади. У тебя новая жизнь, боевые друзья, родной полк. Будем 
служить вместе и бить фашистов до победы. 
 То, что говорил комиссар, совпадало с переживаниями Василия: 
 — Полк для меня теперь все! Я первый раз к вам прибыл с курсов младших 
лейтенантов, когда полк в Москве формировался. На параде 7 ноября прошел с 
полком по Красной площади. Но вскоре был ранен. Теперь второй заход. Когда из 
госпиталя выписался, просил кадровиков, чтобы меня в свой полк направили. 
 — Значит, ты еще и ветеран полка! — воскликнул Гарбуз. — Вот, Кирилл 
Алексеевич, как мы свои кадры плохо знаем: лейтенант в полку со дня 
формирования, боевой командир, а для нас это новость! 
 — Слушай, Ромашкин, да ты просто клад! — воскликнул Гарбуз. — Мы тут с 
командиром подобрали тебе должность хорошую. Судили только по ночному бою, а 
оказывается, ты вообще находка для такой должности. — И, взглянув на Караваева, 
умолк выжидательно: командиру полка полагалось самому высказать Ромашкину 
официальное предложение. 
 — Есть в полку взвод пешей разведки, — начал Караваев. — Командует им 
лейтенант Казаков. Давно командует, засиделся, пора его на роту выдвигать. Но 
подходящей замены не было. Туда нужен человек особенный — энергичный, 
находчивый, ловкий. У вас есть все эти качества. 
 — И даже больше! — убежденно сказал Гарбуз. 
 — Кроме того, — продолжал спокойно Караваев, — боксерские ваши достижения… 
Каждый спортсмен — борец, самбист, гимнаст, боксер — это же потенциальный 
разведчик. Однако учтите, товарищ Ромашкин, сила разведчика не только в кулаках.
 Ему еще и голова нужна, причем постоянно. 
 Предложение было неожиданным. Василий усомнился: 
 — Справлюсь ли я? 
 — Уже справился, — громогласно заверил Гарбуз. — Трех «языков» сразу взял. Что 
еще нужно? 
 Василию показалось, что майор чуть-чуть поморщился. Гарбуз тоже приметил это: 
 — Извини, Кирилл Алексеевич, я, кажется, перебил тебя? 
 — Уж очень ты, Андрей Данилович, на алтайских своих просторах громко говорить 
привык. 
 — Есть такой грех, — согласился Гарбуз. 
 — А опасения у лейтенанта правильные. Служба в разведке потребует учебы. Ну, 
ничего, поможем. Казаков опыт передаст. Раза два на задания сводит. Разберетесь 
вместе, что к чему. — Караваев посмотрел на часы, потом вопросительно взглянул 
на комиссара: — Пора бы уж ему прибыть… 
 — Да, задерживается, — откликнулся Гарбуз. 
 Василий подумал, что задерживается Казаков. Но тут раздался конский топот, 
скрипнули полозья, и командир с комиссаром, не надевая шинелей, только схватив 
шапки, метнулись к двери. Однако запоздали: в блиндаж вместе с клубами пара 
входил, пригибаясь, генерал. Караваев вскинул руку, четко стал докладывать ему: 

 — Товарищ генерал, девятьсот двадцать шестой стрелковый полк находится в 
обороне на прежнем рубеже, за истекшие сутки никаких происшествий не случилось,