«Рядовой… В. М. — Владимир Михайлович… не может быть! Почему не может? Всего 
три дня пролежал Гасанов, и вынесли. Теперь ляжет вот в ту могилу, которую роют,
 и завтра уже будет написано: „Гасанов“. Так и не узнал, что у него нет ноги…» 
Василий понял, как бы он ни хитрил, как бы ни уводил мысли в сторону, от беды 
ему не уйти — это инициалы отца, Ромашкина Владимира Михайловича. 
 Василий побежал в госпиталь, влетел к лечащему врачу. 
 — Почему такой взъерошенный? — спросил военврач, привыкший видеть его 
спокойным. 
 — Вы не помните раненого Ромашкина? Пожилой такой. Худощавый, высокий. Его 
здесь лечили… Он там похоронен. Инициалы совпадают — В. М., у моего отца такие 
же, понимаете? 
 — Успокойся. Сейчас проверим. Какое звание у отца? 
 — Рядовой. 
 — Все ясно. Я его знать не мог: меня сразу закрепили за командирскими палатами.
 Идем. 
 В управлении госпиталя они зашли в тесную комнатку со стеллажами. Там в папках 
лежали врачебные документы на выбывших раненых. 
 — Посмотрите, пожалуйста, на "Р" — Ромашкин, — попросил военврач старую 
женщину в очках. 
 Она пошуршала страницами около выступающей картонки с черной буквой "Р" и, 
выдернув папочку, подала доктору. Он полистал бумажки, жалостливо посмотрел на 
лейтенанта, тихо сказал: 
 — Да, это он. Все совпадает — Оренбург, имя, отчество. Екатерина Львовна, 
дайте, пожалуйста, лейтенанту стул. Садитесь, читайте. В палату историю болезни 
дать не могу. Читайте здесь. 
 Василий раскрыл синюю папку. Прочитал: «Ф. И. О. — Ромашкин Владимир 
Михайлович. Год рождения —1896. Национальность — русский». «Зачем здесь нужна 
национальность?» «Партийность — беспартийный, — мелькало перед глазами. — 
Диагноз — сквозное ранение в грудь с повреждением сердечной сумки». «И я в 
грудь, и папа…» Буквы расплылись, будто бумагу намочили водой. И тут же Василий 
почувствовал, что слезы заполнили глаза и уже катятся по щекам. 
 Остаток дня Василий пролежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Мария 
Никифоровна опять хлопотала возле него. Соседняя кровать была пуста, на место 
Гасанова никого еще не положили. 
 — Сердечный ты мой, надо же случиться такому, — тихо приговаривала тетя Маня и 
гладила Василия по голове. Ее глаза были влажными; но слез уже не было — 
выплакала вчера, когда умер Гасанов. — Ну уймись, ты ведь большой, — просила 
она, как ребенка. — О себе подумай, о своем здоровье. Теперь и за себя, и за 
него воевать придется. Уймись, сынок! 
 С этого дня Ромашкин стал торопиться на фронт. Его торопливость была теперь не 
только от желания отличиться и показать свою удаль — нет, он еще хотел мстить 
за отца. У него что-то окаменело в груди, и, чтобы там стало легче, надо было, 
он понимал, скорее оказаться на фронте, бить фашистов, бить много и беспощадно. 

 Доктор говорил — необходимо еще с полмесяца лечиться, предлагал отпуск. 
 — Домой съездите, матери покажетесь, поможете горе перенести. 
 Встречи с мамой Василий даже испугался. Оказаться в квартире, где все будет 
напоминать отца, и знать, что он никогда не появится, казалось непосильным. 
 — Нет, что вы, какой может быть отпуск, — отрешенно сказал Василий, — только 
на фронт! 
 Он каждый день надоедал военврачу, перестал ходить к сестричкам в процедурную, 
замкнулся, похудел. 
 В это время пришло письмо от мамы. Охваченная страхом за его жизнь и здоровье, 
она расспрашивала — куда ранен, могут ли быть последствия? Об отце не писала ни 
слова. А сообщение о его смерти она получила из этого же госпиталя. Василий сам 
видел копию в той синей папочке. 
 «Если мама так поступает, значит, ей так легче», — решил он и ответил, что 
рана пустяковая, скоро он вернется на фронт и пришлет свой новый адрес. Смерть 
отца стала тайной, которую знали оба, и, чтобы облегчить страдания другому, 
каждый хотел взять на себя большую часть этого горя. 
 * * * 
 16 ноября началось новое наступление гитлеровцев на Москву. 
 В районе Яхромы, Солнечногорска фашисты бросили в атаку много танков. На одном 
из участков наша оборона была прорвана. Ночью немецкие танки и пехота на 
бронетранспортерах ворвались в деревню Индюшкино. 
 Госпиталь спал. Как только раздались выстрелы и взрывы, раненые, кто мог, 
вскочили с постелей. 
 — Немцы! 
 — Откуда они здесь? 
 — Не знаешь, откуда бывают немцы? 
 — Гаси свет! 
 — Зачем? Это же не бомбежка. 
 — Наоборот, зажгите все лампы, пусть видят, что здесь госпиталь. 
 Прибежали из своих комнатушек врачи, сестры, торопливо завязывая тесемки 
халатов. 
 — Товарищи! — властно и громко крикнул батальонный комиссар Линтварев, он 
стоял в центре общей палаты. — Оставайтесь на своих местах. Раненые находятся 
под защитой международной организации Красный Крест. Медицинский персонал 
объяснит немцам, что здесь госпиталь. 
 — Плохо ты фашистов знаешь! Они тебя другим крестом благословят, — сказал боец