Вся большая палата хохотала. Потом и Посохин смеялся, он был добродушный 
парень. Как он ни хитрил, как ни старался юркнуть в процедурную незамеченным, 
за ним приглядывали, и представление повторялось. 
 Другому бойцу положили в сапог щетку, и он, сунув босую ногу, испуганно 
заорал; третьему в компот подсыпали хины и долго ждали, пока он хлебнет этой 
смеси. За сестрами ухаживали наперебой, тут разгоралось отчаянное соперничество.
 
 Просыпались рано, первым делом слушали радио — сводку Информбюро, потом с 
нетерпением ждали газеты. Батальонный комиссар Линтварев читал их последним. 
Давали по одному экземпляру «Правды» и «Красной звезды» на палату. Командиры 
быстро просматривали фронтовые новости. И когда газеты освобождались, Линтварев 
читал их от первой до последней строчки, что-то выписывая в толстый блокнот. 
 Иногда с ним горячо спорил танкист Демин. 
 — Ну все, немцы выдохлись! — сказал однажды Линтварев, прочитав какую-то 
заметку. 
 — И кто же это определил? — тут же откликнулся Демин. 
 — Объективный ход событий. 
 — А именно? 
 — Вот приводятся выдержки из немецких газет. Фашисты уже не сообщают о 
планомерных наступлениях, а говорят, будто на Восточном фронте свирепствуют 
морозы, что не позволяет проводить больших наступательных операций. 
 — Ну и что? — возразил Демин. — Правильно пишут — зимой воевать труднее, снега 
маневр сковывают. Немцы к тому же непривычны к нашим морозам. 
 Линтварев спокойно ждал, пока танкист выскажется, по его ироническому лицу 
Ромашкин видел — комиссар подготовил веское опровержение: 
 — К зиме суровой они непривычны, правильно вы говорите. Но где она, зима? Где 
морозы? Холоднее трех-пяти градусов еще и не было! Зима в этом году поздняя. 
Так что погода благоприятствует немцам. А почему они кричат о морозах? Ищут 
оправдание своим неудачам. Значит, выдохлись! 
 Ромашкин в споре не участвовал, но соглашался с Л интваревым — холодов 
действительно не было. Василий не раз выходил во двор госпиталя в одном синем 
байковом халате, дышал свежим воздухом. 
 — Очень хорошо, что Совинформбюро опубликовало такую статью, — убежденно 
говорил комиссар. — Это официальный документ. Придет время, историки откроют 
сегодняшний номер газеты «Правда» и увидят — не генерал Мороз, как утверждают 
немцы, остановил их, а мы — Красная Армия. 
 Ромашкин надел свой линялый старый халат, собрался на прогулку — не для того, 
чтобы убедиться в отсутствии мороза, а просто на очередную вылазку, тайком от 
сестер. 
 Он спустился на первый этаж и вышел за дверь. Голова закружилась от чистого 
холодного воздуха и едва уловимого запаха снега. Василий каждый день удлинял 
прогулки и постепенно узнавал, что делается во дворе госпиталя, где какие 
службы, отделения. 
 Раньше он слышал стук молотков в большом сарае, в дальнем углу двора. Сегодня 
добрался и до этого сарая. Оттуда вышел такой же, как и он, выздоравливающий в 
синем теплом халате, подпоясанном куском бинта. 
 — Что здесь за мастерская? — спросил Ромашкин, надеясь, что и себе найдет 
какое-нибудь занятие от скуки. 
 — Шьем деревянные телогрейки для нашего брата, — ответил выздоравливающий, 
 — Чего? — не понял Ромашкин. 
 — А ты зайди, посмотри. 
 Василий заглянул за дверь, откуда пахнуло приятным теплом свежих стружек и 
опилок. В большом просторном помещении, прислоненные к стене, рядами стояли 
гробы, сбитые из свежеоструганных досок. 
 — Не понравилось? — усмехнулся парень. — Есть и другая работа. Иди вот в лесок,
 там увидишь. 
 — Мне так далеко нельзя ходить. 
 — Подумаешь, даль — двести метров. Небось до Берлина собирался дойти, да немцы 
тебе маршрут укоротили, — съязвил боец. 
 Ромашкин обиделся, подумал о Линтвареве: «Вот какие разговорчики тебе, 
комиссар, надо слышать», — и ответил: 
 — Трепач. Совсем не думаешь, о чем болтаешь. 
 Выздоравливающий рассмеялся: 
 — Ничего, злее будешь. Это полезно. 
 Ромашкин вспоминал Куржакова. «Жив ли? Тоже все время про злость говорил. А в 
бою был веселый, улыбался. Я думал, пристрелит меня за танки, а он даже помог». 

 Еще через три дня Ромашкин вышел за ограду и добрался до того самого лесочка, 
где, он теперь знал, была работа для выздоравливающих. В лесочке оказалось 
кладбище. На большой поляне одинаковые могилы выстроились ровными рядами. «И 
мертвые в строю», — подумал Ромашкин. Большинство могил занесено снегом, но 
были холмики свежей, темной земли. Над всеми — старыми и новыми — возвышались 
пирамидки со звездочками. У свежего холма курили, опираясь на лопаты, 
выздоравливающие в полушубках и синих пижамных штанах, заправленных в сапоги. 
«Вот какую работу предлагал мне тот парень — могилы рыть… Ну и тип!» 
 Василий тихо побрел вдоль старых могил, читая фамилии. «Может быть, наши 
ребята — Карапетян, Сабуров, Синицкий — здесь похоронены? Хотя едва ли. Они же 
не были ранены. Их сразу. Где-нибудь в братской могиле зарыты». Ромашкин вдруг 
оторопел, увидев свою фамилию. Еще раз прочитал: «Рядовой Ромашкин В. М.» 
Что-то холодное побежало от ног к сердцу.